75 лет полного освобождения Ленинграда от блокады

27 января 1944 года Ленинград был полностью освобожден от фашистской блокады, которая продолжалась почти 900 дней

«Утром просыпаешься и не верится что ты еще жив», — писал Владимир Гришин 27 декабря 1941 года. Ему было 17, но о скорой смерти в городе тогда думали все.

О том, как жилось в блокадном Ленинграде, мы можем рассказать со слов очевидцев. Многие горожане вели дневники — наверное, это помогало не сойти с ума. Записки Володи Гришина уникальны тем, что ранее не публиковались. Сохранилась только небольшая их часть — с 63-й по 101-ю страницу (нумерацию автор вел сам). Первая запись — 25 декабря. Последняя, незаконченная, — 2 января 1942 года. Записи удалось расшифровать практически полностью: у Володи был аккуратный почерк.

Орфография и пунктуация автора сохранены. 

«Хлеба наконец дождались»

«Сегодня мы с мамой были сыты и вчерась тоже были сыты, — написал Володя 25 декабря 1941 года. — <…> Хлеба наконец дождались хоть и по сто грамм да прибавили». Тот день для ленинградцев стал лучшим за многие недели: увеличились ежедневные нормы выдачи хлеба.

Мне хочется кричать во все горло. Боже мой, какое счастье! Прибавили хлеб! И еще сколько. Какая разница: 125 грамм и 200 грамм. Служащие и иждивенцы 200 грамм, рабочие 350 грамм. Нет, это просто спасение, а то за последние дни мы так все ослабли, что еле передвигали ногами…
из дневника школьницы Лены Мухиной
Радио не работает из-за отсутствия тока, газета появляется на стенах домов только на второй, а то и на третий день. Поэтому о прибавке хлеба люди узнавали прямо у прилавка. <…> Все сияют. Отовсюду доносится одно только слово: «Прибавили!»
из дневника писательницы Веры Инбер
Володя Гришин радовался скупо: «Ну оно всетаки лучше будет». Он работал грузчиком на заводе, его мать Любовь Ивановна — кондуктором в «Лентрамвае». Значит, оба должны были получать по 350 грамм хлеба. Они жили вдвоем: отец семейства был на фронте, младшая дочь — в эвакуации. Обычная коммунальная квартира в Геслеровском переулке (ныне — Чкаловский проспект), на Петроградской стороне, недалеко от реки Карповки. Часть берега которой, по свидетельству писательницы Веры Инбер, к концу 41-го стала «мертвецкой под открытым небом»: «Ежедневно туда привозят на салазках восемь-десять трупов. Там они и лежат на снегу. Гробов становится все меньше: не из чего их делать». Люди умирали от голода, и, собственно, это и стало причиной «прибавки» хлеба: был сделан перерасчет запасов.
На улицах блокадного Ленинграда D. Trakhtenberg/Slava Katamidze Collection/Getty Images
На улицах блокадного Ленинграда

© D. Trakhtenberg/Slava Katamidze Collection/Getty Images

А ведь в первые месяцы войны проблем со снабжением в городе не было. В день можно было взять 600–800 грамм хлеба на человека, и он, бывало, оставался несъеденным. Что эта более-менее сытая жизнь закончилась, стало ясно 8 сентября. «Налет — жутко — пожары», — записал в тот день инженер, участник строительства Дороги жизни Дмитрий Бизюкин. И добавил: «Горели Бадаевские склады». Это была центральная кладовая Ленинграда, его «продовольственное сердце», как скажет Вера Инбер. Так в город пришел голод. И жители еще не раз пожалели, что не заготовили из «лишнего» хлеба сухари.

Раньше отец не любил что бы какой кулек или сухар где валялся кусочки у нас оставались можно было бы сушить так где там что будут валятся куда они только мышей разводят или у мамы где пакетик с чем положен тоже заругается, а теперь хлеб когда режешь то крошки и те стараешся в рот положить
из дневника Володи Гришина

«Мы сегодня с ней пили чай, а не один кипяток»

Любовь Ивановна Гришина работала кондуктором в «Лентрамвае». Многие пишут, что в декабре 41-го трамваи уже не ходили. Но Володя писал: «С утра вагоны на линию вышли был ток, а теперь все стоят нет току выключен так что она где нибудь и мерзнет со своим вагоном жди пока дадут ток и можно будет ехать, а вагон бросить не льзя попадет за это». Еще он несколько раз добавлял, что его мама «работает на снегу» (то есть убирает его) — «а то кто если не ходит увольняют». В марте 42-го чистить улицы обяжут уже всех трудоспособных горожан. Но многие до этого не доживут.

Уборка снега на Невском проспекте Георгий Коновалов/ТАСС
Уборка снега на Невском проспекте

© Георгий Коновалов/ТАСС

Сам Володя в конце декабря был на больничном. «Доктор меня на работу выписал с 29 дек. прямо не доктор, а какая то не знаю как и написать прямо золото», — писал он, поясняя, что «другой бы давно выписал». Возможность немного побыть дома, питаясь при этом по «рабочим» нормам, наверное, продлила ему жизнь. Но он опасался, что больше работать не сможет: «На тот месяц мне придется если буду жив получать иждивенческую карточку потому что какой из меня сейчас грузчик когда и так то ели ели ноги передвигаешь».

Главной задачей в те дни было добыть еду. А главной драгоценностью были продуктовые карточки. Их в Ленинграде ввели еще до начала блокады, летом. Они могли быть рабочими, служащими, иждивенческими или детскими. От категории зависела норма продуктов — меньше всего полагалось детям и иждивенцам. Карточки выдавали раз в месяц, а отоваривать их можно было десять дней. Их потеря становилась катастрофой: восстановить карточку было нельзя.

Везет старик полные дровни трупов, слегка покрытых рогожей. А сзади старушонка еле идет: «Подожди, милый, посади». Остановился: «Ну, что, старая, ты не видишь, какую кладь везу?» — «Вижу, вижу, вот мне и по пути. Вчера я потеряла карточку, все равно помирать, так чтоб мои-то не мыкались со мной, довези меня до кладбища, посижу на пеньке, замерзну, а там и зароют»
из «Блокадной книги» Даниила Гранина и Алеся Адамовича

Карточками нельзя было заплатить за товар — для покупки все равно нужны были деньги. Смысл был в том, чтобы люди не получали продукты сверх установленной нормы. Но даже если горожанам выдавали карточки на крупу или масло, это не значило, что их удастся купить в магазине, — на всех все равно не хватало. Срок действия карточки не продлевался: еду, «предназначенную» для первой декады, нельзя было купить во второй. Правда, здесь иногда помогал мелкий «блат»: мама Володи, например, благодаря знакомству с кассиршей могла получить что-то раньше срока. Но от очередей это не спасало. В сентябре их еще было не так много. В декабре же стоять иногда приходилось сутками — с риском ничего не получить, потому что товар мог закончиться раньше.

Продуктовые карточки блокадного Ленинграда Государственный исторический музей
Продуктовые карточки блокадного Ленинграда

© Государственный исторический музей

Хорошо что я купил хлеб с утра, а то сейчас шел большие очереди стоят на улице а я стоял что только было народу в булочной и стоял за ним только 1 ч. 15 минут <…> Очередь занимают с 3 ч. вечера на завтра а магазин открывают только тогда когда привезут вот и стой на улице мерзни <…> Мама хочет на ночь итти в очередь я ей говорю не ходи ну ее разве удержишь…
из дневника Володи Гришина

В декабре Гришиным удавалось покупать масло, вино, мясо и конфеты. Мясо они варили, а потом «хлебали … бульон с горчицей и по кусочку мяса съедали каждый раз». За горчицей, кстати, в свое время стояли очереди: говорили, что из нее якобы можно печь блины. Кому-то этот слух стоил жизни. «Я спекла блинчики, два, — рассказывала ленинградка Зоя Берникович  Даниилу Гранину и Алесю Адамовичу. — Съела один, и потом я стала кричать как сумасшедшая. У меня были такие рези! Очень многие умерли. Все-таки это горчица; говорят, съела кишки».

Фрагмент дневника Володи Гришина Государственный исторический музей
Фрагмент дневника Володи Гришина

© Государственный исторический музей

Иногда горожане, у которых оставалось что-то из старых запасов, менялись едой. Писательница Вера Инбер однажды видела, как аскорбиновую кислоту меняют на живую собаку (ее брали, чтобы съесть). А мать Володи, Любовь Ивановна, как-то поменяла несколько конфет на чай. Но обычно Гришины пили кипяток. Он был практически основной «едой» — его выпивали иногда по десять стаканов, чтобы хоть как-то заглушить голод. В день, когда Любовь Ивановна достала 600 грамм сливочного масла, Володя написал: «Мы масла этого не ели с каких пор даже и не верится что мы его едим».

Мать и сын просыпались рано — иногда в пять утра, иногда и в четыре. Так удавалось купить хлеб — большой очереди еще не было. Ложились тоже рано — иногда в десять вечера, а иногда и в семь. Света давно не было, а темнеет в декабре рано. В Ленинграде стояли сорокаградусные морозы, люди растаскивали заборы на дрова. В комнате Гришиных температура опускалась до 8ºС. «В уборную мы ходим в комнате в бадью а то уборная вся замочена потому что темно не видно», — писал Володя. Мыла в магазинах не было, зубных щеток тоже (щетка у Гришиных была, но ее украли соседи). 27 декабря Володя в первый раз за полтора месяца вымылся в бане. Там была «холодина», зато людей не так много. Его маме мыться пришлось в темноте: в женской бане в семь часов вечера погас свет.

«Долго не протянем, умрем»

«Завтра Новый год, но ничто не напоминает об этом, — писала 30 декабря школьница Лена Мухина. — В магазине ничего нет, только на детские карточки дают муку маисовую и сахарный песок…» И все-таки наступление нового, 1942-го в городе отмечали. Как могли.

Встретили Новый год — варили глинтвейн, были пирожки и омлет (микроскопические порции). Все были удовлетворены и хорошо спали
из дневника инженера Дмитрия Бизюкина

31 декабря Володя взял отпуск за свой счет на четыре дня. Вечером Любовь Ивановна смогла купить вино. «Нагрели 2 кострюльки воды да с вином и хлебом напились выпили поллитра вина и опянели оба легли в 6 часов радио заговорило в 11 час. Веч.», — записал сын. На следующий день позавтракали хлебом и чаем с вином, купили мясо и сварили бульон. «Хороший первый день нового года», — отметил Володя. Но в хорошее он не очень верил. «На Ленинградском участке фронта без перемен <…> день ото дня жить хуже и хуже», «долго не протянем. умрем», «видно суждено умереть здесь». Он писал о смерти почти каждый день.

"На Ленинградском участке фронта без перемен", — писал в дневнике Володя Гришин Борис Кудояров/ТАСС
«На Ленинградском участке фронта без перемен», — писал в дневнике Володя Гришин

© Борис Кудояров/ТАСС

Последняя сохранившаяся запись в дневнике Володи Гришина сделана 2 января и обрывается на полуслове: «Хлеба дают по 350 грамм но качество его ухудчилось в магазине нет ни чего говорят что не будет мама ушла толкатся говорит». Так начинался 42-й год. В этом году ленинградцы начнут пить настои из хвойных иголок — чтобы получать хоть какие-то витамины. В этом году Любовь Ивановну эвакуируют, и она увезет дневник сына. Сам Володя всего этого уже не увидит. Он умрет от голода 13 марта 1942 года. Мы даже не знаем, дожил ли он до своих 18 лет: дата его рождения не сохранилась.

Бэлла Волкова

Дневник Володи Гришина и его описание, а также записная книжка Дмитрия Бизюкина и ее описание предоставлены Государственным историческим музеем. ТАСС благодарит сотрудников музея за помощь в подготовке материала.

В тексте цитируются книги: «Сохрани мою печальную историю…» Блокадный дневник Лены Мухиной», «Почти три года (Ленинградский дневник)» Веры Инбер, «Блокадная книга» Даниила Гранина и Алеся Адамовича.

https://youtu.be/qePvw50CenY

Источник материала
Настоящий материал самостоятельно опубликован в нашем сообществе пользователем Miriam на основании действующей редакции Пользовательского Соглашения. Если вы считаете, что такая публикация нарушает ваши авторские и/или смежные права, вам необходимо сообщить об этом администрации сайта на EMAIL abuse@newru.org с указанием адреса (URL) страницы, содержащей спорный материал. Нарушение будет в кратчайшие сроки устранено, виновные наказаны.

You may also like...

1 Комментарий
Старые
Новые
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии