Тайна оркестра «Современник»

В 1960-е годы огромной популярностью в СССР пользовались трубач Эдди Рознер и его прекрасный оркестр. Но в 1971 году, поругавшись с Министерством культуры РСФСР (Рознер надеялся получить звание заслуженного артиста, но ему в очередной раз отказали), Эдди Игнатьевич уехал в Белоруссию, где в Гомельской филармонии создал новый джаз-бэнд. Здесь он надеялся напитаться новой силой и везением, ведь именно отсюда в 1940 году началось восхождение берлинского трубача, эмигрировавшего из фашистской Германии, к вершинам славы в СССР. Однако в этот раз все закончилось неудачей. Рознер на некоторое время вернулся в Москву, а в январе 1973 года эмигрировал в Западный Берлин, где после продолжительной болезни 8 августа 1976 года скончался.

Но что же случилось с оркестром Рознера, в котором работали многие известные музыканты? По слухам, а в советское время имя музыканта, уехавшего за рубеж, автоматически переносилось в область слухов, оркестр принял дирижер Анатолий Кролл, после чего рознеровский биг-бэнд получил новое название – «Современник». Чтобы выяснить судьбу оркестра, мы обратились к самому Анатолию Ошеровичу Кроллу, и вот что он рассказал:

— Инициатива пригласить меня в оркестр принадлежала Эдди Игнатьевичу Рознеру. Он слышал меня на международном фестивале в Таллине в 1967 году, где наш ансамбль себя неплохо проявил, да и тульский оркестр, в котором я работал, себя хорошо зарекомендовал, потому что там выросло несколько просто суперзвездных музыкантов.

И вот Рознер вышел на меня сначала через своего директора, а потом – и лично, и пригласил на переговоры в Москву.

Приехал я в Москву, на Озерковскую набережную, где у оркестра Рознера была репетиционная база. Эдди Игнатьевич пригласил меня не в кабинет, а в комнату, где проводились музыкальные занятия с детьми. Сначала он рассказывал всякие юмористические штучки, чтобы развеселить меня и как-то расположить к себе. А потом начал говорить: «Я бы очень хотел, чтобы вы пришли к нам в оркестр, стали бы музыкальным руководителем, писали бы музыку и аранжировки. Здесь у вас могут быть большие перспективы!»

На стене в этом музыкальном классе висела большая доска с нотным станом. Рознер взял мел и на этом нотном стане метровыми цифрами начал рисовать зарплату, которую я стану получать. Это, конечно, меня жутко насмешило, и говорю: «Эдди Игнатьевич, я очень ценю Ваше доброе отношение ко мне, но со мной связан сейчас конкретный живой коллектив, и просто так я бросить его не могу. Ваше предложение мне очень приятно, тем более, что Москва давно меня притягивает. Но я должен подумать…»

Меня, кстати, в свое время приглашал к себе Леонид Осипович Утесов работать у него завмузчастью, как он сказал. Я к нему относился максимально уважительно, но мне в то время важно было работать там, где реализовывались бы мои творческие принципы, и география для меня не имела никакого значения. Со временем я, конечно, начал понимать, что для того чтобы решать какие-то серьезные задачи, надо укрупнять себя во всех смыслах, и в географическом тем более.

Итак, Рознер нарисовал мне зарплату на доске, но в тот период моя ответственность перед жизнью того коллектива, которым я занимался, была достаточно высока, и я не мог принять его предложение.

Я вернулся в Тулу, как вдруг мне звонит директор рознеровского оркестра и говорит: «Знаете, у нас есть к вам предложение…»

«Но мы вроде бы уже говорили об этом!» — сердито ответил я.

«Нет, это предложение уже другого свойства: Эдди Игнатьевич уволился из Росконцерта, и сейчас стоит вопрос о том, чтобы передать этот оркестр вам…»

Вот таким образом я попал в Москву и принял, можно сказать, остатки оркестра Рознера. Программы по существу уже не было, и надо было начинать все сначала. Но я же приехал туда не пустой! Я ведь до этого уже более 15 лет был связан с джазом.

В 14 лет, когда я с родителями жил в Челябинске и учился в музыкальном училище, я уже играл в оркестре кинотеатра имени Пушкина. А потом — это был 1956 год — директор училища застукал, как мы с моим ансамблем вечером тихонечко играли джаз. И он нам устроил жуткий скандал! «Как это можно в стенах советского музыкального учебного заведения! Это позор!» А играли-то мы всего лишь песенку Ива Монтана «Cest si bonne». Короче говоря, меня начали гнобить, и я, хлопнув дверью, ушел из музыкального училища. Учебу пришлось заменить профессиональной работой в качестве аккордеониста и руководителя эстрадного ансамбля Челябинской филармонии. На первые гастроли я поехал, когда мне даже пятнадцати лет не было, и свой первый паспорт я получил во время гастролей, в Самарканде. Вот тогда-то я и понял, что моя судьба – это джазовая музыка, и я стал искать пути для реализации себя в джазе.

После Челябинской филармонии я попал в Ульяновскую филармонию: мне там предложили сделать ансамбль с духовыми инструментами, с саксофоном, трубой, тромбоном, то есть в воздухе уже появился призрак оркестра. В Ульяновске я познакомился с Володей Макаровым, он был солистом того коллектива. Благодаря Володе, я попал в Ташкент. Там был эстрадный ансамбль, в котором мы с Макаровым чуть-чуть поработали, и меня пригласили в качестве дирижера в Государственный эстрадно-джазовый оркестр Узбекистана. Художественного руководителя в то время там не было, но имя Батыра Закирова обеспечивало все, что было необходимо…

В Узбекистане я пытался «подружить» узбекскую музыку, которая, естественно, была в основе наших программ, с джазом и однажды сделал изобретательную аранжировку: вроде бы аккуратно, не особенно переламывая, интерпретировал узбекскую мелодию так, чтобы это осталась узбекская музыка, но при этом все-таки был джаз. Но после концерта директор филармонии отозвал меня в сторону и сказал: «Толя-ака, в узбекской музыке терции-мерции не надо! Потому что это – унисонная музыка!» Узбекский народный ансамбль – это когда десять человек сидят и играют в унисон. А я там гармонии какие-то напридумывал, аккорды, понимаете ли…

Также благодаря Володечке Макарову я заполучил знакомство с директором тульской филармонии Иосифом Александровичем Михайловским, который дал мне полный карт-бланш в организации оркестра. Поскольку филармонию немножко спонсировал Приокский совнархоз, они попросили назвать джаз-оркестр Приокским. Ну, хорошо! Приокский так Приокский. И вот мы создали коллектив, в котором выступали лучшие из лучших: саксофонисты Роман Кунсман, Стас Григорьев, Александр Пищиков, барабанщики Иван Юрченко и Юрий Генбачев, а на контрабасе в первом составе оркестра играл… Вилли Токарев! Солистом там был, разумеется, Володя Макаров, популярность которого тогда испытала настоящий ренессанс.

А потом был «Современник»…

Мы быстренько сделали концертную программу и поехали в первую гастрольную поездку. У оркестра еще не было своих афиш, и я помню, мы приехали в Волгоград, а на колоннах зала, где мы выступали, было написано: оркестр Эдди Рознера под управлением Анатолия Кролла. Такой анекдотичный случай.

Сначала это был «гибридный» коллектив, где соединялись эстрада и джаз. И мне, естественно, нельзя было сузить этот ракурс только до одного джаза, потому что надо было гастролировать по всей стране. Да и власти, от руководства Росконцера и выше, внимательно следили, насколько востребован коллектив, пользуется ли он успехом, творческим и материальным? Чтобы брали, покупали…

Лариса Долина и Анатолий Кролл. Фото из архива А.Кролла
Лариса Долина и Анатолий Кролл. Фото из архива А.Кролла

Пять лет у меня в биг-бэнде проработала Лариса Долина. Солистами моего оркестра были Сестры Зайцевы, Юра Антонов, Женя Мартынов, Леня Серебренников, Наталья Капустина, и при том, что джазовая часть существовала сама по себе, они не были чужими, у нас не было конфронтации. Главное, как я говорю, чтобы в любом направлении ощущалась температура крови!

Не могу сказать, что это была простая жизнь, но оркестр «Современник» просуществовал двадцать один год, с 1971 года по 1992 год, по существу до последнего дня жизни концертной организации Росконцерт.

Оркестр "Современник" и певица Лариса Кандалова. Фото из архива А.Кролла
Оркестр «Современник» и певица Лариса Кандалова. Фото из архива А.Кролла

Каждый год и каждое десятилетие – это время накопления информации, которая по существу дала мне профессию, и как пианиста, и как дирижера, и как композитора, и как аранжировщика. Ну, просто, как человека джаза. Все это – годы познания. Ни один город, в котором я работал, не отбросил меня назад. Челябинск – это время накопления знаний. Ульяновск – уже пошла отдача. Узбекистан – я первый раз руководил большим оркестром. Это – лестница, ступени которой где-то были более крутыми, где-то – пологими. Но все равно главное — не стоять на месте.

Но надо сказать, что «Современник», при всем моем уважении к этому периоду жизни, не завершил мой путь к созданию коллектива моей мечты. Этим коллективом стал «МКС биг-бэнд», который появился на свет при поддержке Международного коммерческого союза. Вот там я реализовал все свои джазовые амбиции.

В 1994 году мы выступали в швейцарском Монтрё. У нашего оркестра была почетная миссия: мы открывали мемориал Майлза Дэвиса на набережной Монтрё. На каждый наш концерт, а у нас их было семь или восемь, приходил президент Североамериканской джазовой лиги. После четвертого концерта я подошел к нему и спросил: «Я не понимаю: вы все время к нам ходите. Неужели нравится?»

«Если б не нравилось, — ответил он, — я бы сюда не приходил!»

Мы были во многих странах мира, были участниками культурной программы в Давосе, в Швейцарии, выступали во Франции, в Париже. «МКС биг-бэнд» — единственный российский джазовый коллектив, который дал сольный концерт на TF1 — первом канале французского телевидения. «МКС биг-бэнд» — это если не абсолютная вершина моего творчества, то, пожалуй, наивысшая точка.

Сейчас я горжусь своей работой в Академии им. Гнесиных, где я уже много лет заведую оркестровым классом джазовой кафедры.

А еще общественная работа! Я возглавляю Гильдию джазовой музыки России, комиссию джазовой музыки Союза композиторов, я член авторских советов… Это все происходит помимо «хочу – не хочу». Приходится! Но я согласен тратить себя на все разумное, на все полезное для моего любимого дела.

Последние десять лет я также занимаюсь продюсированием джазовых фестивалей. Никогда не думал, что буду делать фестивали, но сейчас я каждый год провожу четыре или пять огромных фестивалей в Доме музыки. Да еще два международных конкурса, мною придуманных. Недавно с фантастическим успехом прошел очередной международный инструментальный конкурс «Gnesin-jazz», в котором приняли участие около 500 человек. А с марта начинается новый конкурс, который я придумал, выведя из «Gnesin-jazz» вокальную номинацию, – «Gnesin-jazz-voice» («Гнесин-джаз-голос»).

…Возвращаясь к Рознеру.

В 1976 году в кулуарах начались разговоры о смерти Эдди Игнатьевича в эмиграции в Германии. Его смерть в советской прессе ниак не освещалась, все говорилось по секрету, на ушко.

Поначалу Рознер вызвал в Германии какой-то интерес своим появлением, поскольку он беженец из России. Но его жизнь на Западе оказалась трагичной. Все-таки ему пришлось стать «бывшим», и от этого никуда не денешься. В СССР публика его знала и любила, здесь был резонанс, а в Германию он приехал, будучи уже в возрасте. Когда-то он был знаменит в Берлине, но к тому времени там остался от силы пяток старичков, которые могли вспомнить, кто такой Рознер. Я знаю, что ему пытались помочь и дочка, и Лариса Мондрус, но их возможностей не хватило для того, чтобы водрузить Эдди Игнатьевича на какой-то пьедестал. Вот и получилось так, что началось угасание, – и его не стало.

Эдди Игнатьевич был, конечно, человек удивительнейший. Это был великолепный музыкант, и то, как он «пел» на трубе, было прекрасно, и, думаю, у нас в то время даже близко не было похожих по уровню музыкантов.

Эдии Рознер – это многогранная личность. Многие рассказывают о нем с иронией. Да, он был едкий человек. Но я не встречал ни одного озлобленного человека, который сказал бы, что он такой-сякой. Каким бы ни был Рознер, это был великий человек для своего времени. Собственно говоря, оркестр Рознера стоит в начале советского джаза, на его примере учились многие трубачи и дирижеры. Это потом всех стало много, а тогда таких людей были считанные единицы. Поэтому, когда Рознера не стало, можно было бы сказать на более высоком резонансном уровне о том, кого мы потеряли. Но в те времена мы еще не умели беречь людей такого уровня, и это, конечно, очень печально, потому что Эдди Игнатьевич достаточно много сделал для того, чтобы, уходя из жизни, остаться на том уровне, на котором его оценили.

Анатолий Кролл и его оркестр сегодня.
Анатолий Кролл и его оркестр сегодня.
Источник материала
Настоящий материал самостоятельно опубликован в нашем сообществе пользователем Linda на основании действующей редакции Пользовательского Соглашения. Если вы считаете, что такая публикация нарушает ваши авторские и/или смежные права, вам необходимо сообщить об этом администрации сайта на EMAIL abuse@newru.org с указанием адреса (URL) страницы, содержащей спорный материал. Нарушение будет в кратчайшие сроки устранено, виновные наказаны.

You may also like...


Комментарии