Якутская «украина». От поэтов до конокрадов
Тайга и тундра Якутии стали местом ссылки ещё в XVII веке, почти сразу после присоединения этого обширного и северного края к нашей стране. Невольные путешествия сюда совершали как простые крестьяне, так и самые знатные и известные люди Российской империи. Алексей Волынец продолжает рассказывать историю якутской ссылки, породившей первую дальневосточную литературу России.
***
«Вы ничего не видали, не видев Лены весною…»
После восстания декабристов на берегах Лены оказалось 11 ссыльных мятежников. Могучая природа и жизнь «дикого края» поразили бывших столичных дворян. «Вы ничего не видали, не видев Лены весною…» — писал из ссылки поэт Бестужев-Марлинский.
Бестужев ещё до ссылки интересовался далёкой Якутией и её обитателями, а уж оказавшись на много лет невольным гостем берегов Лены, не смог не отразить увиденное и пережитое в своём творчестве. И до Бестужева были путешественники, описывавшие якутскую природу и местную жизнь. Но именно ссыльный декабрист стал первым в истории, кто дал картины Якутии и вообще российского Дальнего Востока в художественной прозе. Бестужев назвал их «Сибирские рассказы» (дальневосточные земли в ту эпоху именовали исключительно «Восточная Сибирь»). И эти рассказы производят впечатление даже спустя два столетия — не случайно ими некогда зачитывался сам Пушкин.
Бестужев первым художественно описал зиму в приполярной тундре, «струи вчерашних метелей» на сугробах и рассвет, «кровавый» в промороженном «густом» воздухе. Впрочем, романтичный автор не удержался и от охотничьих баек, вроде истории о том, как на тракте из Якутска в Охотск бурые медведи умело и регулярно крадут водку или как на Колыме гончие собаки связывают белых медведей упряжью от нарт.
Зато сделанное им описание пожаров дальневосточной тайги и ныне остаётся самым впечатляющим: «Но кто опишет ужасную красоту лесных пожаров, столь обыкновенных в Сибири! Далеко встречают путника, плывущего по реке Лене, облака дыма. Наконец, видны и волны пламени, разливающегося по горам — иной утёс кажется драконом с огненною гривою. С треском дожирает пламя валежник, сухой лес и опушку. Высокие кедры и сосны обгорают только до половины. Огонь ползёт, вьётся по ним, как змея, яркое зарево играет над головою, река то двоит картину, отразив её в лоне своём, то опять застилается клубьями дыма, и путник вплывает под свод его, будто в мрачное жерло ада…»
Так 1828 год, благодаря якутской ссылке, стал эпохальным в истории культуры Дальнего Востока — здесь впервые на русском языке была создана настоящая поэма! Марлинский называл её жанр «якутской балладой». Повенчав пугающие таёжные сказания якутов с европейским романтическим мистицизмом, поэт создал «байроническую», как говорили тогда, или «готическую», как сказали бы сегодня, балладу под названием «Саатырь».
В переводе с якутского «Саатырь» означает «игривая». Якутская баллада ссыльного петербургского поэта рассказывает о женщине, желавшей после смерти воссоединиться не с мужем, а с любовником:
И падают звёзды, и прыщет огонь…
Испуганный адскою ловлей,
Храпит и кидается бешеный конь
На кровлю, и рухнула кровля!
Вдали огласился раздавленных стон…
Погибли. Но тень Саатыри
Доныне пугает изменчивых жён
По тундрам Восточной Сибири.
Можно ещё много рассказывать о Якутии в творчестве Бестужева-Марлинского. Но проще сказать коротко и ясно — русская дальневосточная литература родилась именно в якутской ссылке!
Русская литература в якутской ссылке
Ссыльная Якутия вообще весь XIX век будет тесно соприкасаться с большой русской литературой. Спустя десятилетия после декабристов в якутской тайге не по своей воле окажутся писатели Николай Чернышевский и Владимир Короленко. У читающей публики того столетия их популярность немногим уступала Толстому и Достоевскому. Да и Бестужева-Марлинского современники ценили не меньше Пушкина. Так что читающая Россия позапрошлого столетия благодаря ссыльным кумирам немало знала о Якутии и ссылке на её просторы.
Николай Чернышевский за выступления против царской власти немало лет провёл в Петропавловской крепости и на каторге, а в 1871 году оказался на берегах Лены. В ссылку его по льду великой реки везли ленские ямщики, сами потомки ссыльных. «Проезд от Иркутска до Якутска — тяжёлое и рискованное предприятие, труднее, чем путешествие по внутренней Африке…» — позднее заметит сосланный литератор, считая такой путь не менее трудным, чем работа на каторге.
Чернышевский был далёк от романтизма Бестужева-Марлинского, но и его поразила якутская природа. Долгие двенадцать лет ссылки писатель отбывал в приполярном Вилюйске, в 100 верстах к северо-западу от современной «столицы якутских алмазов», города Мирного. Тогда в Вилюйске, по законам Российской империи официально считавшемся тоже городом, проживало всего 238 человек, а природа была настолько дика и нетронута, что во дворе дома Чернышевского поселился… орёл.
«Слыханное ли у натуралистов дело? — писал литератор, — орёл живёт во дворе человеческого жилища. С орлом нельзя поступать, как с утятами или белкой: он волшебник; якуты не смеют стрелять его; вообще, не годится обижать его. Итак, он живёт у меня на дворе неприкосновенным. Что будет дальше, неизвестно, разумеется; но очевидно, что не будет ничего удивительного, если поселится на моём дворе чернобурая лисица. Прошлым летом у самых ворот моих происходило же сражение дворовой собаки с горностаем. И вот, от нечего делать, я забавляюсь этими зоологическими приключениями…»
Сам ссыльный Чернышевский, однако, тоже удивил местных жителей, когда случайно нашёл и вернул хозяину потерянный кошель с огромной суммой в 399 рублей (тогда столько составляла зарплата за полтора года трудов простого рабочего Москвы или Петербурга). «Кошелёк» потерял охотник-якут, привезший в Вилюйск на продажу меха, плоды охоты целого рода, и на радостях от выгодной сделки напившийся с купцами…
Писатель Владимир Короленко за отказ присягать царю отбывал ссылку в посёлке Амга, в 170 верстах к востоку от Якутска. Ссыльный жил в доме местного русского крестьянина Захара Цыкунова — потомка таких же ссыльных, попавших в Якутию ещё в XVII веке и постепенно породнившихся с якутами и говоривших на якутском языке чаще и лучше, чем на русском.
«Он здесь родился, здесь жил, здесь же предполагал умереть, — описывал Короленко этого русско-якутского потомка ссыльных. — Он очень гордился своим русским званием и иногда ругал других “погаными якутами”, хотя, правду сказать, сам он не отличался от якутов ни привычками, ни образом жизни. По-русски он говорил мало и довольно плохо, одевался в звериные шкуры, носил на ногах торбаса, питался в обычное время одною лепёшкой с настоем кирпичного чая, а в праздники и в других экстренных случаях съедал топлёного масла именно столько, сколько стояло перед ним на столе. Он ездил очень искусно верхом на оленях, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать засевшую хворь… Работал он страшно, жил бедно».
Скопцы, поляки, конокрады…
В якутской ссылке Короленко не только создал целый ряд художественных произведений, в том числе о жизни и природе Якутии, но и в 1882 году организовал в Амге школу для местных детей. Вообще политические ссыльные оказались настоящим кладом для культуры глухого и отдалённого в ту эпоху края. Выпускники университетов не спешили в тайгу и тундру, так что массу блестяще образованных людей в XIX столетии в Якутию поставляла в основном ссылка.
Достаточно сказать, что первым заведующим-«хранителем» Якутского краеведческого музея, открытого в 1891 году, стал именно ссыльный — революционер Василий Зубрилов, бывший студент Московского университета. А накануне революции 1917 года этим музеем заведовал другой политический ссыльный — большевик Емельян Ярославский. Именно он составил первый научный каталог экспонатов главного музея Якутии.
Однако не стоит думать, что основную массу ссыльных на берега Лены составляли литераторы и опальные интеллигенты. В основном в тайгу и тундру ссылали других преступников, хотя и не менее экзотических. Весь XIX век в Якутию на вечное жительство отправляли скопцов — представителей, пожалуй, самой странной и изуверской секты в русской истории. Скопцы, считая себя христианами, верили, что спасения души невозможно достичь без «огненного крещения» — таковым в их секте считалась кастрация и отрезание полового члена у мужчин и ампутация клитора с молочными железами у женщин.
По законам Российской империи сторонникам такой секты полагалась ссылка «в отдалённейшие места Сибири» — то есть в Якутию. Владимир Короленко не раз в якутской ссылке встречал ссыльных скопцов, отмечал их тихое и крайне вежливое, даже вкрадчивое поведение, но признавался, что в глубине души не мог не ощутить отвращения к столь пугающим нормального человека сектантам.
В 1862 году, по данным царской полиции, в якутской ссылке пребывало 709 скопцов. Их преимущественно селили в тайге по рекам Алдан и Мая. Тогда они составляли самую крупную группу якутских ссыльных. Вторыми по численности после скопцов были прочие раскольники и старообрядцы, их тогда среди ссыльных Якутии насчитывалось свыше шести сотен. Вскоре третьей, самой крупной группой невольных обитателей тайги стали польские мятежники — участники вооружённого восстания в Польше. Например, много лет в Вилюйске провёл Иосафат Огрызко, руководитель польского подполья в Петербурге, которому смертную казнь заменили 20 годами якутской ссылки.
Ещё одна крупнейшая группа якутских ссыльных — конокрады, в основном татары и башкиры. В 1870 году появился указ «Об административной высылке в Сибирь конокрадов и инородцев Оренбургского края». В тех местностях действительно были распространены целые преступные группировки, промышлявшие профессиональным угоном лошадей. Однако после указа по подозрению в конокрадстве стали ссылать целыми деревнями. При этом ссылка полагалась именно «на всегдашнее жительство в отдалённые места Восточной Сибири» — то есть в Якутию. В тайге по обоим берегам Лены тогда оказалось несколько тысяч настоящих и мнимых конокрадов, что даже вызвало первые в Якутии протесты местных жителей против новых поселенцев.
В царской России до начала XX века существовала и особая церковная ссылка — когда высшие иерархи православной церкви своей властью могли ссылать священников и монахов. Такие решения церковных властей исполняли власти государственные, в 1858 году решившие, что лучшим местом для «разжалованных лиц духовного звания» будет именно Якутия. Сослать на берега Лены могли, например, за самовольную отлучку из монастыря.
Некоторые формулировки причин церковной ссылки — «за нетрезвую и буйную жизнь» — удивляли даже не склонное к сантиментам царское начальство в Якутии. Однако по полицейской статистике, именно эта категория ссыльных действительно отличалась наибольшей склонностью к пьяным загулам.
Из якутских ссыльных в конвоиры царя
Самой тяжёлой по праву считалась ссылка в наиболее отдалённую и северную часть Якутии — колымскую тундру. Вот как описывал жизнь на берегах Колымы бывший студент Московского университета Сергей Мицкевич, в конце XIX века сосланный за революционную деятельность в заполярный город Среднеколымск: «Здесь никогда не ездили на телегах, и местные жители не видали колеса; они не видали, как растут хлебные злаки, никогда не едали фруктов — даже яблок, груш, слив, арбузов; только двое жителей имели огороды, в которых росли капуста, картофель, морковь, репа, лук. Жители не видали свиней, овец, коз, кошек, не видали домашних птиц — кур, уток, гусей. Из домашних животных были только лошади, коровы и собаки, в округе ещё олени…»
Неудивительно, что в тяжёлых условиях Севера порой вспыхивали бунты и столкновения ссыльных с властями. Особенно активно протестовали оказавшиеся на берегах Лены революционеры. Так в марте 1889 года в Якутске произошёл бунт трёх десятков ссыльных, выступавших против решения местной полиции спешно отправить их на Колыму без должной подготовки к полуторамесячному походу через приполярную тундру. У революционеров нашлось два револьвера, они смертельно ранили одного полицейского. Но винтовки конвойных солдат оказались сильнее — шестерых бунтовщиков застрелили, троих участников бунта спустя несколько месяцев приговорили к смерти и повесили во дворе городской тюрьмы Якутска.
В 1904 году в столице Якутии произошла целая «осада», когда полсотни ссыльных революционеров, забаррикадировавшись в одном из домов в центре города, больше двух недель противостояли полиции и солдатам. Революционеры были против ужесточения полицейского надзора и избиений их товарищей во время конвоирования к местам ссылки.
Однако по меркам последующей истории XX века количество именно политических ссыльных в Якутии было относительно небольшим. Так, по данным полиции на 1 января 1913 года, на берегах Лены и Колымы отбывало ссылку 446 человек, осуждённых за революционную деятельность. К началу 1917 года таких в Якутии оставалось три с половиной сотни.
Революция вмиг поменяла историю якутской ссылки. Один из местных ссыльных, народоволец Василий Панкратов, через несколько месяцев даже оказался главным конвоиром свергнутого царя.
Панкратов попал в Якутию ещё в 1898 году — до ссылки на берега Лены он полтора десятилетия провёл в тюрьмах. После стольких лет каменных казематов суровая якутская тайга показалась ему почти раем. Он так вспоминал об этом: «После четырнадцати лет одиночного заключения и целого года путешествия по сибирским тюрьмам и этапам под суровым конвоем я очутился на свободе в Вилюйске в конце февраля. Несмотря на суровые морозы, в это время солнце дольше держится на горизонте, а краски его до того разнообразны, нежны и прихотливы, что я целыми часами любовался чудным небесным сводом, и должен сознаться, что в первый раз так глубоко полюбил северную природу…»
Вскоре после революции он стал одним из двух депутатов, выбранных от Якутии в Учредительное собрание осенью 1917 года. В то время бывший ссыльный находился уже далеко от берегов Лены — по поручению Временного правительства руководил конвоем свергнутого царя Николая II. Именно Якутия нередко становилась темой разговоров бывшего царя и бывшего ссыльного.
Позднее выжившие слуги царя вспоминали, как царских детей поразили рассказы Василия Панкратова о северном сиянии и жизни таёжных кочевников Якутии. Сам бывший ссыльный хотя по вполне понятным причинам и не испытывал тёплых чувств к царю, однако не стал соучастником казни последних из династии Романовых. Впрочем, это уже совсем другая история, когда всю Россию, включая Якутию, охватила страшная Гражданская война.
