Налёты британской авиации на Кронштадт начались сильно раньше — 26 июля. Гидросамолёты с авианосца бомбили город и базу практически безнаказанно — противовоздушная оборона была чисто номинальной. Именно детальная информация о гавани и расположении кораблей в ней, собранная лётчиками во время бомбардировок, позволила спланировать атаку торпедных катеров.
Гвозди бы делать из вас, bloody sir!
#Исторический наброс
Наверняка каждому знакома фраза: «гвозди бы делать из этих людей — крепче бы не было б в мире гвоздей». Многие понятия не имеют, что это финальные строки стихотворения Николая Тихонова. Но практически все уверены: под «гвоздями» подразумеваются «наши». Или даже конкретно — большевики, краснофлотцы, революционные матросы. Действительность не так однозначна.
18 строк о моряках, которые отправились в самоубийственный поход и никогда уже не вернулись обратно, появились в сборнике стихов Николая Тихонова в 1922 году. Они навсегда впечатали его имя в историю русской поэзии. Он мог не написать ничего кроме этих рубленых фраз:
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стёр с лица.
«Команда, во фронт! Офицеры, вперёд!»
Сухими шагами командир идёт.
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс — ост.
У кого жена, дети, брат —
Пишите: мы не придём назад.
Зато будет знатный кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!».
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
«Не всё ли равно, — сказал он, — где?
Ещё спокойней лежать в воде».
Адмиральским ушам простукал рассвет:
«Приказ исполнен. Спасённых нет».
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Сюжет очевиден.
Но для понимания странностей стихотворения проговорим его отдельно.
Экипаж военного корабля получает приказ отправиться на задание. Риск таков, что шансы вернуться живыми стремятся к нулю. Выход в восемь утра курсом на восток. Моряки воспринимают приказ с гордой решимостью. И лишь меланхолично рассуждают, что умирать рано или поздно придётся всем.
Итог: задание успешно выполнено. В ходе операции корабль погиб со всем экипажем.
Ещё раз: заранее известный самоубийственный характер боевой задачи — и гибель корабля с экипажем при успехе операции.
Такого эпизода в истории революционного красного флота, равно как и русского императорского или морских сил белых армий в это время не было.
«Варяг» и «Кореец» бросили вызов многократно превосходящим силам, но не погибли вместе с экипажами. При Моонзунде русские моряки сражались отважно, но и здесь не было выхода в явно самоубийственные атаки.
У краснофлотцев Балтики, о которых вроде как и должен был бы писать молодой советский поэт Николай Тихонов, с подвигами в Гражданскую и вовсе не задалось. Кроме отдельных подлодок. Нет, революционные матросы порой сражались отважно и отчаянно, но в основном на суше. На море же царили фантастический бардак и раздрай.
Живописные товарищи в бушлатах с патронными лентами на митингах громко требовали мировой революции, клялись положить за неё жизни, но в случае реальной опасности сдавали свои корабли противнику с впечатляющей стремительностью.
Энзелийская операция, действительно впечатляюще лихой рейд краснофлотцев на белые корабли на Каспии в 1920-м? С ней сходство есть. Вот только в стихотворении налицо вопиюще нереволюционные, несоветские детали. В Советской России времён Гражданской войны и сразу после были немыслимы адмиралы и офицеры — сугубо «буржуинские» слова.
Сам Тихонов за свою последующую жизнь произнёс немало громких слов о том, как прославил героизм революционных балтийских краснофлотцев. Вот только ни одна из его версий с текстом не стыкуется.
Откуда сюжет?
Были попытки найти варианты из той же эпохи «не у нас».
Первая и очевидная ассоциация — судьба британских линейных крейсеров при Ютланде. Три из них погибли от взрывов, унеся с собой на дно почти полные команды. Но корабли шли к датским берегам на бой с германским флотом открытого моря (Флот открытого моря (Hochseeflotte) — главные силы флота Германской империи в период Первой мировой войны, предназначенные для генерального сражения с британским королевским флотом за господство на море. — Прим. ред.) как на генеральное сражение, а не заранее самоубийственную миссию. До начала стрельбы главным калибром мало кто мог предположить, что линейные крейсера станут взлетать на воздух от пары снарядов.
Немцы? Тоже нет подходящих эпизодов.
Зато в сборнике с этим стихотворением есть намёк — даты «1919-1922».
Книга увидела свет в 1922 году. Логично предположить, что речь идёт о событиях 1919 года.
Самоубийственных атак, из которых «никто не придёт назад», краснознамённый Балтийский флот в том году не проводил. Попытки походов к эстонскому берегу для экспорта революции в Таллин вместо героизма закончились конфузом и сдачей «братишками» в бушлатах двух эсминцев англичанам.
Ну не сражаться же? Дураков нету.
Зато против кораблей Балтийского флота такая атака была.
Именно тогда. В 1919 году, 18 августа. Крайне рискованная. Почти самоубийственная. Из которой некоторые экипажи никогда не пришли назад.
Катер. Торпедный катер
Компьенский договор с Германией не принёс мира и спокойствия королевскому флоту. На берегах Балтийского моря гремели сражения, перекраивались границы, создавались и исчезали проекты государств.
Пользуясь случаем, Британия решила ослабить своего старого доброго заклятого врага — Россию. Помешать возвращению Прибалтики и Финляндии, только появившихся на карте стран, в состав России — хоть «красной», хоть «белой», хоть «серобуромалиновой». И естественно, не дать усилиться там только что разгромленным немцам — чтобы пространство от Вильны до Хельсинки не превратилось в ресурс возрождения жаждущей реванша Великой Германии.
Русские коммунисты, с их явно непростыми отношениями с немцами, Британии не нравились категорически.
Политике кабинета Его Величества по сложившейся традиции требовалось пройти между Сциллой и Харибдой: по возможности убрать со сцены опасных коммунистических радикалов и вместе с тем не дать «белым» возродить империю в границах «единой и неделимой» на 1914 год.
1918 год показал, каким точным и смертоносным оружием могут быть в умелых и отважных руках торпедные катера. Крошечные скоростные скорлупки появлялись в самый неожиданный момент и кинжальными торпедными ударами среди потоков свинца отправляли на дно или в ремонт несравнимо более мощные и дорогие корабли. Итальянский «москитный флот» отправил на дно могучий австрийский дредноут «Святой Иштван», британский — учинил хорошо налаженный хаос на базах немецких подлодок.
Ну а поскольку в 1919 году на Балтийском море происходило много интересного для Лондона, новейшие катера естественным образом переместились туда.
Причём для пущей секретности их доставили не каким-нибудь приличествующим королевскому флоту способом, а перебросили хитрым джеймсбондовским образом: через Швецию — с выходом экипажей на финскую базу в Териоки под видом гражданских специалистов.
Первые задачи на эти чудеса техники возложили тоже в стиле агента 007: забросить и эвакуировать под покровом ночи агентов Его Величества в Петроград и обратно.
Но вскоре катера, которых у англичан на Балтике оказалось восемь вымпелов, подрядили на ту самую операцию. Почти самоубийственную: атаковать основные силы красного флота в его главной военно-морской базе в Кронштадте.
Потому что в Лондоне наконец решили оказать помощь истощённой Северо-Западной армии генерала Юденича, с начала августа отходившей на запад под ударами красноармейцев.
А как обычно действует старая добрая Англия, если есть возможность действовать флотом?
Правильно — флотом. Лучше всего — против флота противника.
Для успеха Юденича на Петроградском направлении красный Балтийский флот должен быть нейтрализован. Иначе залпы орудий его линкоров и крейсеров могут стать решающим аргументом наркома Троцкого в боях на подступах к городу на Неве.
Зачем они туда полезли?
Кронштадт много десятилетий был занозой в глазу британских стратегов.
Судите сами. Столица главного стратегического противника — партнёра по Большой Игре — лежит у моря. Британия господствовала на море. Казалось бы, один лихой удар, высадка десанта — и вот кто-то из первых фотографов увековечил бы бравых усачей из королевской морской пехоты на фоне поверженного Александрийского столпа.
Только чёрта с два. На пути к таким соблазнительным, одетым в гранит набережным и дворцам Санкт-Петербурга лежат бастионы и форты Кронштадта. Через которые по сей день не прошёл ни один вражеский флот.
Атака гавани Кронштадта?
Для любого английского моряка это по отчаянности и славе было чем-то сравнимым с высадкой русского десанта возле Биг-Бена или Пентагона.
Удар в самое сердце старинного заклятого врага.
Ну а то, что оно «не очень честно» и во время смуты, так ведь и сами англичане не слишком вспоминают о том рейде. Так, отдельный эпизод непростых событий.
Но ни один уважающий себя матрос и офицер королевского флота не отказался бы от участия в этом деле. Даже с вероятностью гибели 146%.
Как ни один российский или советский десантник не удержался бы от прыжка в пасть тигра куда-нибудь к подножию статуи Свободы. Чтобы закатанные рукава, автомат в руках, грохот, пламя пылающего Манхэттена и прочая красота.
Бардак, бардак везде
Для понимания степени бардака, творившегося тем временем в советском революционном флоте, достаточно привести пример из жизни всё тех же английских катеров на всё той же Балтике.
18 июня советский крейсер «Олег» в сопровождении двух эсминцев выдвинулся к Толбухину маяку наблюдать за англичанами. Англичане тоже наблюдали за ним. Пыхнули трубочками — и созрел у них по-английски коварный и простой план.
«А не потопить ли русский крейсер к лешему?».
29-летний лейтенант Огастус Эгар под покровом ночи двинул к «Олегу» свой катер СМВ-4 с единственной торпедой на борту. Катер как раз крался к цели между двумя советскими эсминцами «Всадник» и «Гайдамак», когда… заглох.
Всё. Финиш. Картина Репина «Приплыли».
Вот только краснофлотцы англичанина, находящегося в непосредственной близости, не заметили. Борцы за мировую революцию изволили отдыхать. Это пусть буржуины угнетают моряков всякими дурацкими вахтами, а мы — люди свободные. Нам, значица, отдыхать нужно. И водочки, компрене‑ву?
Англичане с лёгким недоумением на лицах починили мотор и двинулись дальше. Естественно, ни катер, ни торпеду, впечатавшуюся в крейсер, на «Олеге» тоже не заметили. Потому что краснофлотцы — люди свободные, а не «вот это вот всё».
Когда прогремел взрыв и корабль стал крениться, его командир попытался объявить тревогу. Вот только горнист тоже где-то отдыхал. Дальше последовали бардак и суматоха, в результате которых «Олег» благополучно отправился на дно.
В это время на русских эсминцах наконец-то заметили английский катер. Только ни разу по нему не попали…
Атака на Кронштадт не была совсем уж гарантированным самоубийством — но… это всё же Кронштадт. Одна из сильнейших военно-морских баз. Тот случай, когда некоторая надежда вернуться есть, но перед выходом лучше написать завещание.
Как показали дальнейшие события, опасения были не напрасны.
Кронштадтская побудка, или слабоумие и отвага
Сначала всё шло согласно плану. Восемь торпедных катеров под покровом ночи двинулись к главной балтийской базе советского флота.
Но любой план гибнет при первом соприкосновении с реальностью.
Для начала на одном из кораблей заглох движок. Их осталось семь.
Пока «москитный флот» выходил на рубежи атаки, в 3:45 над Кронштадтом послышался звук авиационных моторов. Это были самолёты с авианосца «Виндиктив».
Да-да, Кронштадт стал чуть ли не первой военно-морской базой в истории, по которой нанесли удар с авианосца.
Эффект этого удара был несравним с Пёрл-Харбором или Таранто. Британские лётчики повредили портовые здания, попали бомбой в танкер и обстреляли из пулемётов эсминец «Гавриил».
Впрочем, главную задачу они выполнили: пока все краснофлотцы, которые соизволили быть на посту, увлечённо палили в английские самолёты, в гавань уже врывались торпедные катера. Шесть катеров — седьмой с командиром операции, всё тем же лейтенантом Огастусом Эгаром, остался снаружи.
Британцы устремились к целям. Когда атакующих заметили и обстреляли, они ответили манёврами и очередями трассирующих пуль из «льюисов».
Линкор «Андрей Первозванный» так никогда и не оправился от единственного попадания в носовое отделение и в итоге пошёл на слом.
Линкору «Петропавловск» повезло. Атаковавший его катер потерял на подходе к цели капитана. Торпеда ушла мимо.
Плавбаза «Память Азова» получила две «сигары» и легла на грунт.
В эсминец «Гавриил» чудом не попали три торпеды.
Именно этот советский корабль и превратил для англичан рейд в мясорубку, из которой пришли не все. Команда «Гавриила», вопреки революционной свободе, едва увидев самолёты, заняла боевые посты и вела огонь по всему, что имело наглость двигаться в гавани Кронштадта.
Метким попаданием в один из катеров артиллеристы «Гавриила» разломили его надвое и отправили на дно вместе с экипажем.
Впрочем, есть мнение, что к гибели катера СМВ-8 наш эсминец имеет лишь опосредованное отношение. Британцы сами были молодцы и лауреаты премии Дарвина — пустили по «Гавриилу» торпеду, когда их корабль почти касался дна.
СМВ-1 и СМВ-6 тоже были молодцами. Врезались друг в друга на полном ходу, когда уворачивались от очередей и выстрелов. Экипаж первого катера успел перебраться на второй, ещё сохранявший ход.
Дальше начался традиционный английский «вархаммер». Раненый 11 раз лейтенант Бреммнер приказал послать всё к трём тысячам чертей и всё равно атаковать.
Катер рванулся к «Гавриилу» и пустил две торпеды.
Чёрта с два. Мимо.
В качестве ответной любезности «Гавриил» всадил снаряд в бензобак «британца». Суровый лейтенант Бреммнер погиб, а остальных членов экипажа советские моряки и подоспевшие чекисты взяли в плен.
Итог: из шести катеров, непосредственно участвовавших в атаке, на дно ушли три. Семь английских моряков погибли, девять оказались в советском плену.
Очевидец событий описывал, что британцы держались гордо, как те самые три тысячи чертей. Притом что с революционными балтийскими матросами, равно как и с петроградскими чекистами, шутки были плохи.
Но пленные британцы, мокрые и обгоревшие, смеялись в лицо окружившим их матросам и чекистам. Они ужалили русского медведя в самое мягкое место и теперь были готовы платить по счетам.
Такое поведение врага достойно уважения.
Судьба баллады
Есть основания полагать, что Тихонов лично общался с очевидцами атаки на Кронштадт и пленения англичан.
Похоже, что именно потрясение очевидца от гордости британских моряков, выполнивших самоубийственную задачу и не боявшихся теперь ни бога, ни чёрта, и передалось советскому поэту. И так крепко засело в его душе, что он осмелился в 1922 году написать и опубликовать сильнейшее стихотворение в своей жизни. С употреблением смертельно опасных «вражеских», «буржуазных» слов «офицер» и «адмирал». Видимо, Тихонов, выросший на стихах Киплинга, иначе просто не смог.
Сила образа «людей, из которых можно делать гвозди» идеально легла на дух эпохи послереволюционной Советской России.
Именно таким представлялся идеальный большевик, идеальный советский человек, идеальный комсомолец: яростным и хладнокровным, способным пойти на смерть за идею без сомнений и сожалений. Отдать всего себя за счастье трудового народа и свободу человечества от цепей угнетения — даже считая, что рай есть лишь«поповские выдумки» и впереди нет ничего, кроме вечного сна.
Это стихотворение так полюбилось читателям, что неизвестны даже попытки как-то его запретить или хотя бы убрать «под сукно». Напротив: ему учили пионеров в школах, целенаправленно проводили параллели с отвагой и решительностью ранних борцов за победу коммунизма. Не замечая странных и «не наших» деталей.
Сам поэт всю оставшуюся жизнь отделывался от вопросов дежурными формулировками про героизм моряков-краснофлотцев, боровшихся с реакционерами и интервентами. Но реальная история рождения «Баллады о гвоздях», скорее всего, не имеет к ним ни малейшего отношения. И вообще, с точки зрения партии и«органов», несёт явственный «белогвардейский посыл»: ведь англичане ходили на Кронштадт для помощи белой армии генерала Юденича.
Но… 18 строк «Баллады» оказались настолько сильны, что даже всевидящая и параноидальная советская Фемида не стала ворошить эту тему.
***
Поскольку рубрика «исторический наброс» это скорее «художественное по мотивам,» нежели «твердо-историческое», прошу так и относиться. Но красиво.