Взял ответственность на себя и объявил Черноморский флот Российским

Президент Кравчук требовал, чтобы 3 января 1992-го Черноморский флот принял присягу Украине. Адмирал Касатонов ответил: «Нет!»

Дрогни Касатонов, и янки бы уже лет пятнадцать как в Крыму сидели. Вся новейшая история России по-другому бы пойти могла. Не дрогнул, уберёг.

В сегодняшнем матерале часть беседы с Адмиралом Игорем Владимировичем Касатоновым о сложном, я бы даже сказала, трагическом периоде нашей истории. Полный текст интервью по ссылке в источнике. Сходите, не поленитесь. Там такая интересная история.
***
— С чего начали, заступив на пост, Игорь Владимирович?
— Флот насчитывал 833 корабля, на которых служили почти сто тысяч офицеров и матросов. Я объехал все объекты и морские базы ЧФ. Кроме Крыма, они располагались в Измаиле, Очакове, Одессе, Николаеве, Поти, Батуми, Новороссийске… В октябре 91-го на противолодочном крейсере «Москва» вышел в Средиземное море, где несла дежурство 5-я эскадра ВМФ. После возвращения в Севастополь полетел в Киев, представился Леониду Кравчуку. Он тогда еще председательствовал в Верховной Раде, но собирался стать президентом Украины.
— И как вам Леонид Макарович?
— Сразу стало ясно: мы совершенно разные люди. Начиная с воспитания, заканчивая жизненными приоритетами и ценностями. Это почувствовали оба. Кравчук — чиновник опытный, политик прожженный, ему хватило нескольких минут, чтобы понять: Касатонов не ляжет ни под него лично, ни под Украину. Я — русский в широком смысле слова. Родился во Владивостоке, учился в Ленинграде, жил в Москве, служил на Севере. И жена моя Юлия Александровна из семьи русских моряков, дочь контр-адмирала Трофимова, командовавшего 8-й эскадрой ВМФ в Индийском океане…
— Значит, Кравчук вам ничего не предлагал?
— Он осторожно «прощупывал», а его заместитель Плющ говорил без обиняков, пер напролом. Мол, не усложняйте, адмирал! Мы с Ельциным проблемы уладим, все будет в порядке, флот отойдет Украине, вы останетесь при прежней должности… Кроме меня, обрабатывали и командующих трех округов — Киевского, Одесского и Прикарпатского. Предлагали не ориентироваться на Москву. «Зачем вам туда докладывать, выполнять их приказы?» Я объяснял, что у нас служат люди со всего Советского Союза, они не присягали на верность незалежной Украине и разбегутся по домам. На это Кравчук отвечал: «Ну и пусть бегут…» Леонид Макарович был уверен, что все, им задуманное, получится, и его сильно раздражали мои возражения. Я видел искорку злобы в глазах Кравчука.
Ситуация, в самом деле, выглядела странной. Москва упорно молчала, хотя и в Министерстве обороны, и в Генштабе прекрасно знали, как давят на нас власти самостийной. Вместо четкого приказа поступали абстрактные слова поддержки. Дескать, не сдавайтесь. А как воспользоваться этим советом на практике, если тебя каждый день провоцируют и шантажируют? Подобная неопределенность не могла тянуться долго. Устав отбивать атаки политического руководства Украины, командующие округами генерал-полковники Чечеватов, Скоков и Морозов написали рапорты об отставке и уехали в Москву. Киев этого и ждал. На освободившиеся должности тут же были назначены генералы из числа переметнувшихся на украинскую сторону баррикад. Таких хватало. В принципе, я мог последовать примеру коллег, плюнуть, развернуться и улететь в Россию. Это было бы самым простым решением. Но на кого бы я оставил флот?
В какой-то момент почувствовал себя рыбкой в аквариуме. Вокруг образовался вакуум, разреженное пространство. Окружающие наблюдали за моим поведением со стороны, ждали, что стану делать. Но я ведь военный, самодеятельностью заниматься не мог. Мне нужна была команда. Если бы сказали внятно: «Присягу Украины не принимать», — знал бы, как действовать. А то — ни да, ни нет. Честно признаюсь, возник внутренний дискомфорт. Сложная психологическая ситуация! Уехать в Москву, значит, бросить флот на произвол судьбы, согласиться встать под желто-голубой флаг — предать Родину… Такая вот задачка.
— И какой ответ вы нашли на нее?
— Ельцин придумал, извините за прямоту, совершенно нереальный план: страны — суверенные, а вооруженные силы — единые. У России даже не было министра обороны, его обязанности возлагались на президента. Украина быстро поняла, что это полная ерунда, и объявила о создании собственной независимой армии. На базе тех самых округов — Киевского, Одесского и Прикарпатского. Для полноты картины не хватало Черноморского флота. Вишенкой на торте. Представляете? Украина обретала статус морской державы! В сентябре 91-го Леонид Кравчук назначил министром обороны Константина Морозова. Тот командовал 17-й воздушной армией Киевского военного округа и носил звание генерал-майора. А тут вмиг стал генерал-полковником и почувствовал себя большим начальником! Но я сразу дал понять, что Севастополь ему не по зубам.
Кравчук требовал, чтобы 3 января 1992-го Черноморский флот принял присягу Украины. Вместе со всей группировкой бывших советских войск, насчитывавшей семьсот тысяч человек. Я этого делать не стал, сжег мосты, объявив 4 января флот российским и сказав, что подчиняться будем министру обороны СССР Евгению Шапошникову и командующему ВМФ Владимиру Чернавину. Отдельно подчеркнул, что черноморцы обязуются уважать законы государства, на территории которого находятся, готовы сотрудничать с министерством обороны Украины. Но — без принятия присяги. Конечно же, никто не давал мне разрешений на подобные заявления. Я взял ответственность на себя и произнес вслух то, что думал. По форме это был мятеж. Совершенно неожиданный для всех, в том числе, и для России. Первой о моем демарше написала газета New York Times. Буквально в тот же день! В поддержку я получил сотни телеграмм от рядовых сограждан, а от руководства страны — ноль, никакой реакции.
Но я понимал: дело не только в отказе присягать Украине. Предстояло поддерживать флот в боевом состоянии длительное время. Вплоть до принятия политического решения. Поэтому мною и был составлен системный план.
— Получается, с Кравчуком вы встречались неоднократно, а с Ельциным — ни разу?
— Увы. В 91-м году, в самом трудный момент, мне не удалось достучаться до президента России. Я звонил в Кремль, просил соединить с кем-нибудь из тех, кто находился рядом с Борисом Николаевичем, но в ответ слышал лишь насмешки и издевательства.
— Даже так?
— Ну да, окружению Ельцина было не до проблем Черноморского флота, люди власть делили! Дошло до того, что в декабре 91-го Генштаб снял КЧФ со всех видов довольствия. Дескать, вы — отрезанный ломоть, на Украине базируетесь. Хорошо, генерал армии Виктор Самсонов, начальник Генштаба, не стал отключать нас от единой системы оповещения, а то совсем худо пришлось бы.
Очень помог Евгений Шапошников, организовав, в конце концов, мою встречу с Борисом Ельциным…
— Это когда случилось?
— 29 января 1992 года. Почти через месяц после того, как я заявил о неподчинении Украине.
«ПОСЛЕ МОЕГО ВЫСТУПЛЕНИЯ В ВЕРХОВНОЙ РАДЕ ПОВИСЛА ЛЕДЕНЯЩАЯ ТИШИНА»
— А Киев не пытался назвать вас мятежником, упечь за решетку?
— Очень даже пытался! Замначальника главного штаба вооруженных сил Украины Георгий Живица объявил меня персоной нон грата, лидер «Руха» Вячеслав Чорновил на закрытом заседании Совбеза в Киеве предлагал принять жесткие меры. Мол, если не удается склонить Касатонова к сотрудничеству, надо скомпрометировать его, создать невыносимые условия для жизни и работы. Но Леонид Кравчук не решался идти на прямую конфронтацию с флотом, старался сковырнуть меня исподтишка. Я же был костью в горле!
На Черноморский флот поступили новые истребители
— До реальных угроз доходило?
— Как вам сказать?.. Позвонил начальник Главного штаба ВМФ Константин Макаров: «Есть информация, что на тебя, Игорь, готовится покушение. Учти и осмотрись». Командующий Прибалтийской группой войск Валерий Миронов предупреждал, что меня якобы собираются похитить…
И такие сигналы поступали несколько раз.
— Охрану усилили?
— Рядом со мной находились два прапорщика, морские пехотинцы. Если выезжал из Севастополя, брал дополнительно машину с автоматчиками. Обстановка была непростая, что и говорить.
В Поти, например, средь бела дня местные джигиты напали на штаб морской бригады, положили на пол дежурную смену, вскрыли оружейную комнату и стали выносить автоматы и пистолеты. В это время комбриг с замполитом возвращались с обеда и увидели «картину маслом». Александр Цубин, командир, не растерялся, выхватил табельное оружие и открыл огонь на поражение. Убил одного, второго, ранил еще двоих, остальные побросали мешки и разбежались. Но и комбриг получил пулю. А замполит как стоял в оцепенении, так и остался. Ночью мы эвакуировали Александра Сергеевича в госпиталь Севастополя. Советские ордена уже отменили, новые еще не придумали, поэтому я наградил Цубина деньгами. Выдал тысячу рублей на восстановление здоровья. Приличная сумма по тем временам! Лишь года через три комбриг получил орден Мужества.
И в Крыму «радостей» хватало. Севастопольский горсовет первым на полуострове поднял украинский флаг, местное управление КГБ перешло в подчинение Киеву, стало именоваться СБУ — Службой безпеки — и принялось работать против меня, разлагая флот изнутри, вербуя офицеров и матросов, составляя списки готовых принять присягу по второму кругу… Я понимал, что ждать нельзя, ведь в случае промедления мог сработать принцип цепной реакции: камешек покатился, а за ним — лавина…
9 января 1992 года меня вызвали на заседание Верховной рады. Разумеется, я не стал прятаться и полетел в Киев. После моего выступления в пленарном зале повисла леденящая тишина. Леденящая!
— В холодный пот вас не бросило?
— А чего бояться? Я знал, что за мной сила и правда. Говорил совершенно спокойно, уверенно. Все-таки у меня опыт командования солидный, общению с любой аудиторией обучен. Я сказал, что флот сохранит статус-кво до выработки политического решения на уровне президентов двух стран — России и Украины, напомнил, что у нас служат представители 46 национальностей, что украинцев среди офицеров лишь девятнадцать процентов, а среди матросов и старшин — около тридцати. Я заявил с трибуны Рады, что требование принимать присягу чужого государства считаю преступным.
Конечно, мои слова не могли обрадовать Кравчука, но он нашел силы сказать, что по-прежнему уважает меня, хотя и не разделяет позицию.
О моем выступлении написали в газетах, в том числе, российских. Тогда Ельцин, видимо, и проснулся, поняв, что можно вернуть фактически подаренный им Украине флот.
На Черноморский флот пришел новый ракетный корабль.
Правда, на Всеармейском совещании, проходившем 17 января в Москве, наша встреча не состоялась. Борис Николаевич побыл там недолго и уехал. Леонид Кравчук предпочел вообще пропустить мероприятие. А мне дали слово. Выступление я написал, что называется, на едином дыхании в родительской квартире на Сивцевом Вражке. Решил, что буду говорить, как вокруг Черноморского флота нагнетают страсти и ажиотаж. Пока шел к трибуне, в зале звучали несмолкаемые аплодисменты. Офицеры знали о моем отказе принимать украинскую присягу. Для примера я рассказал о близнецах Кочешковых. Мама — украинка, отец — русский, оба брата — полковники, комбриги морской пехоты. Только вот один служил на Черноморском флоте, а второй — на Балтийском. «И как прикажете делить эту семью?» — спросил я, обращаясь к президиуму.
После совещания ко мне подходили его участники, благодарили, выражали поддержку, но у всех звучал один вопрос: что дальше? Если бы я знал ответ…
С президентом России мы встретились 28 января на противолодочном крейсере «Москва», который накануне специально пришел в Новороссийск. Детали визита я обсудил с командующим ВМФ Чернавиным в моем кабинете в Севастополе четырьмя днями ранее. Делали это письменно, передавая друг другу рабочую тетрадь. Я не был уверен, что в комнате нет записывающей аппаратуры, и нас не подслушивают…
Борис Николаевич прилетел на борт ПКР «Москва» на вертолете. Почетных караулов и оркестров не было, что подчеркивало рабочий, деловой характер визита. Правда, на стеньге мы подняли российский флаг. В честь главы государства. Общались долго, часов шесть, я подробно доложил обстановку, водил указкой по картам, как на уроке географии, объяснял, зачем нужен флот и почему нам нельзя уходить из Севастополя. Неужели поколения русских моряков кровь проливали, чтобы потом вот так бездарно все отдать? Президент на мои слова кивал головой, но, казалось, не особенно вникал. Или не очень понимал, о чем именно речь. По крайней мере, когда Ельцин отвечал на вопросы офицеров и моряков, то постоянно косился в сторону Шапошникова и Чернавина, как бы ища у них поддержки. Впрочем, я получил одобрение высшего политического руководства страны, и в той ситуации даже такой малости оказалось достаточно, чтобы наши действия обрели легитимность. Перед тем, как покинуть борт «Москвы», Борис Николаевич оставил запись в книге почетных посетителей: «Черноморцы! Не дрогнуть в трудный час СНГ! Поддержу! Президент Ельцин».
А глава Украины отреагировал иначе. Узнав о нашей встрече, Леонид Кравчук 31 января потребовал сместить меня с должности командующего КЧФ. Формальным поводом для этого послужил мой отказ принять группу депутатов Верховной рады, прилетевших в Севастополь без приглашения. Якобы я полтора часа продержал народных избранников на холодном ветру. Но я не ждал в тот день гостей из Киева, занимался намеченными делами, а с делегацией поручил встретиться своему заму. Кравчук отправил телеграммы на имя Ельцина, Шапошникова и Чернавина. Конечно, этот всплеск эмоций никакого развития не получил.
6 февраля 1992 года Верховный Совет России принял постановление о необходимости сохранения единого флота на Черном море, а в апреле случилось новое обострение, началась битва законопроектов. Кравчук издал указ о юрисдикции Черноморского флота Украины, Ельцин не заставил себя ждать и ответил законом о статусе российского Черноморского флота. Политическое перетягивание каната! Только пытались вовлечь в него военных с оружием в руках. Опасные шутки! Александр Руцкой, тогдашний вице-президент России, советовал мне: «Рубите концы и уводите корабли в Новороссийск!» Но сторонники незалежной только и мечтали, чтобы им достался Севастополь!
Я ведь даже не поднимал Андреевские флаги. Без ведома президента России и необходимой правовой базы это был бы популизм. Об этом сегодня, наверное, не все помнят, но Черноморский флот еще пять лет ходил под прежним советским флагом. С красной звездой, серпом и молотом! Лишь в 1997-м на наших кораблях появился бело-голубой Андреевский стяг, а на украинских — морской прапор эпохи гетмана Скоропадского…
— Это без вас, Игорь Владимирович, в тот момент вы уже служили в Москве.
— Да, но если бы мы уступили в 92-м, через пять лет и флаги поднимать было бы не над чем. Тогда я не отдал Украине ничего — ни крейсера, ни катера. Хотя нерешительность Москвы даром не прошла, в какой-то момент среди офицеров и матросов началось брожение. Мол, если не нужны России, зачем упираться? Надо соглашаться на предложение Украины. Маятник качнулся. По неофициальным каналам поступала тревожная информация из частей, я лично обзвонил основные соединения, выясняя обстановку. И вот что услышал: в 126-й дивизии береговой охраны в Симферополе большинство личного состава согласилось принять украинскую присягу, похожая картина наблюдалась в 63-й бригаде ремонтирующихся кораблей, в 39-й дивизии морских десантных сил…
Помню, звонит комбриг и сообщает, что на тральщике поднят флаг незалежной. Я отвечаю: «Ну, и каких слов ты ждешь? Что похвалю, по головке поглажу? Наводи порядок в бригаде!» Через час перезванивает: «Товарищ командующий, все выполнено. В кулачном бою победа осталась за нами…»

#нашинравы

Источник материала
Материал: Владимир Нордвик
Настоящий материал самостоятельно опубликован в нашем сообществе пользователем Miriam на основании действующей редакции Пользовательского Соглашения. Если вы считаете, что такая публикация нарушает ваши авторские и/или смежные права, вам необходимо сообщить об этом администрации сайта на EMAIL abuse@newru.org с указанием адреса (URL) страницы, содержащей спорный материал. Нарушение будет в кратчайшие сроки устранено, виновные наказаны.

You may also like...

1 Комментарий
Старые
Новые
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии