Чернокожий машинист московского метро. Правда или вымысел?
О московском метро ходит множество легенд. Крысы-мутанты, секретные ветки, сталинские бункеры, чернокожий машинист. Стоп, но последняя легенда совсем не легенда. Мы его нашли.
Ворку из Африки
Ворку Бедассо 61 год. Широкая улыбка, веселые глаза, забавный акцент. Родился он в небольшом городке Меки в 250 км от столицы Эфиопии, Аддис-Абебы. Для страны, в которой 10-12 детей — это норма, семья Бедассо была очень маленькой. Даже крохотной. Всего-то три сына. Ворку — младший, но, пожалуй, самый удачливый. Он единственный окончил школу и из земледельца превратился в офицера военно-морских сил. Служба в армии позволила ему посмотреть мир и стать уважаемым членом общества, к тому же с очень хорошей зарплатой.
В 1982 году 25-летний мичман Военно-морских сил Эфиопии приехал в СССР, чтобы мы научили его строить социализм. За первый полуторагодовой визит Ворку успел выучить русский язык, отведать и полюбить борщ и разобраться в устройстве нового боевого катера. На нем и уплыл домой. Родная Эфиопия вела затяжную гражданскую войну, и ей нужна была техника. Да и семья — жена и четверо сыновей — уже заждалась.
Через пять лет, уже офицером, он прилетел всерьез и надолго. Учиться в Каспийском высшем военно-морском училище в Баку. В аккурат под самый выпускной гражданская война закончилась. Сторона, за которую Ворку должен был сражаться, проиграла. Эфиопия потеряла выход к морю. Всех военных отправили в отставку. Через несколько недель после этого перестал существовать и Советский Союз.
Группе офицеров из Эфиопии предоставили три варианта развития событий. Можно было вернуться на родину, уехать в какую-либо третью страну или остаться в России.
«В Баку остаться не получилось. Там мы были никому не нужны. Ответственность за нас брал СССР, а не независимый Азербайджан, поэтому нас отправили в Москву в Министерство обороны. И оно нас не бросило. Дали нам стипендию, поселили в общежитие и помогли получить статус беженцев, хотя мы под этот статус не особо-то и подходили: на родине нам ничего не угрожало», — рассказывает Ворку.
Стипендию назначили в 50 долларов. В 1991 году это было примерно 100 рублей, вполне достойные деньги для работающего человека. Вот только работы для эфиопов не было. На военную службу иностранцев российское Минобороны принять не могло, обязать коммерческую структуру взять к себе морских офицеров — тоже. Да и знания у них достаточно специфические. Куда их девать — не ясно. В министерстве сказали: ребята, ищите себе работу. А где ее искать в 1991 году — не сказали.
«Да, я военный моряк, да, плавал, да, радистом был, в механике катеров разбирался, и дальше что? Куда мне идти? В Москве-то… Тем более что моря я больше не хотел. Больше 15 лет отдал службе — хватит», — вспоминает бывший морской офицер.
Есть поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Если бы Ворку не оказался вдали от родины в такой затруднительной ситуации, может быть, он никогда бы не встретил свою будущую русскую жену Ольгу, которая жила напротив депо «Выхино». И Ольга никогда бы не подтолкнула его сходить в это депо и попытаться устроиться туда на работу. В соответствии с женской логикой, генераторы и компрессоры, которые были на боевых катерах, ничуть не сложнее того оборудования, на котором работают в метрополитене.
«Это уже был 1992 год, денег не хватало. Ну она мне и говорит: «А может, сходишь вон в депо напротив? Ты же моряк, в механике и железе что-то же соображаешь. Иди туда. Корабли же все то же самое — генератор, компрессор. Давай, сходи». Ну я и пошел», — рассказывает Ворку.
Чернокожий машинист
Сказать, что визит гражданина Эфиопии в депо остался незамеченным, было бы неправильно. Глаза, по воспоминаниям Ворку, на него таращили так, будто он не просто иностранец, а как минимум с другой планеты. Но ничего. Взяли на должность слесаря-механика с испытательным сроком три месяца. Московская мэрия помогла. Оформили беженцу все необходимые разрешающие документы и сопроводительные письма. Да и вообще, хорошего слесаря по ремонту подвижного состава в любом депо с руками и ногами оторвут. Работа пусть не простая и совсем не офисная, но от того более ценная.
Больше года провел мужчина за ремонтом электропоездов. Научился, освоился. Стал, как говорят, добиваться хороших трудовых результатов. И тут будущая жена опять говорит: «А иди попробуй на машиниста выучиться». Сказано — сделано. Депо «Варшавское» от общежития, где по-прежнему жил африканец, недалеко. В свой выходной он сел на автобус да приехал. Схема убеждения, в которой одновременно фигурировали слова «мэрия», «документы» и «одобрят», опять сработала. Начались долгие полгода учебы.
Но после обучения кресло машиниста просто так не дают. Нужно сначала поработать помощником. Он следит за посадкой и высадкой пассажиров, за светофорами, за приборами. Помогает, в общем. Ездит помощник с опытным машинистом, который оценивает, можно ли вообще этому человеку доверить управление поездом. Не психанет ли он в стрессовой ситуации.
На это уходит от трех месяцев до полугода. Потом внутренний экзамен в депо. Принимает машинист-инструктор. Он проверят, как новичок работает, как общается с пассажирами, и, если все в порядке, разрешает самостоятельный выезд. И только тогда, можно сказать, заканчивается обучение и можно называть себя полноценным машинистом электропоезда.
Иерархия машинистов электропоездов:
Помощник машиниста — машинист без класса — машинист третьего класса — машинист второго класса — машинист первого класса — машинист-инструктор.
«Под землей в темноте особо трудностей не было работать. Я военный человек, быстро привык. День с ночью не путаю. Привыкаешь. Поначалу, конечно, сложно, а потом уже в режим входишь, и нормально», — рассказывает машинист первого класса Ворку Бедассо.
С 1993-го по 1998 год Ворку работал в депо «Варшавское» и параллельно учился на инженера-электромеханика в Московском государственном институте путей сообщения. На вечернем отделении.
А потом пришлось уйти из метро. Хоть было и жалко, но тяга к знаниям пересилила. Аспирантуру невозможно было пройти в вечернее время или заочно. Пришлось выбирать — работа или образование.
Лихие нулевые
К этому времени с семьей в Африке были потеряны все романтические связи. Муж и жена не виделись уже много лет. Потому решили разойтись, хоть в христианской Эфиопии разводы были приравнены к позору. Но что поделать. Домой Ворку не хотел, а семья не хотела в Москву. Разошлись миром. В 1999 году Ворку женился на той самой Оле, которая стала для него путеводной звездой, и получил российский паспорт.
Учась в аспирантуре, Ворку по ночам работал на складе. Крутился. Потом с отличием защитился в области инженерии, и друзья устроили его в логистическую компанию. Денег стало хватать на все. Правда, и хлопот прибавилось. Нужно было поднимать детей.
«Так получилось, что у меня все сыновья. Первый сын родился — жена говорит: девочку хочу, помощницу. Три года ждали — опять сын получился. Она мне говорит: нет, так не годится — дочку давай. Опять три года ждали — и опять сын. Ну, говорит, давай еще раз пробовать — последний. Опять сын. 12 лет рожали — и нет дочки. Слава богу, что военно-морские силы отправили меня учиться сюда, а то бы еще парней понаделали», — смеется бывший моряк.
Работа в коммерческих структурах помогла всех поставить на ноги. Дети получили образование в московских вузах: МАДИ, РУДН. Все работают, все уважаемые люди. Правда, старшего сына из-за проблем со здоровьем вскоре не стало. Для отца это больная тема, и Ворку не любит вспоминать об этой трагедии. Второй по старшинству уехал в Норвегию, младшие вернулись в Эфиопию. Звали и отца домой, но обида на родину все еще сильна.
«Они звали меня домой. Я не поехал. Зачем!? Не хочу. Страна, которая меня вот так в 90-е отфутболила, — зачем она мне нужна? В отпуск езжу, а возвращаться не хочу. Они нас предали, офицеров, военных. Выбросили нас на улицу, выкинули по-свински. Миллион человек. Представляете, сколько народу?! Никаких пенсий, ничего. Обида до сих пор. Как же так? Да, мы воевали. Вы победили. Но так же не делается!» — возмущается Ворку.
Когда самый младший ребенок успешно отучился, пришло время задуматься: а что же дальше? Погоня за длинным рублем уже не имела особого смысла, да и 53-летнему мужчине нужна была более размеренная работа с четким графиком. В 2010 году бывший военный офицер, бывший специалист по логистике и действующий дипломированный инженер-электромеханик вернулся в метрополитен. Как говорится, в родную гавань.
Рабочий стаж обнулился. Пришлось снова начинать карьерный путь от простого помощника. Сегодня Ворку машинист первого класса. Чуть-чуть не хватило до инструктора, пенсия подкралась. Но он все еще в строю. Работать пенсионерам не запрещается. Главное, чтобы ежегодную медкомиссию мог пройти и не допускал ошибок в работе.
Русский эфиоп
За 14 лет в метрополитене, по наблюдениям Ворку, много чего изменилось. Самое главное — выросла общая дисциплинированность. Люди, спускающиеся под землю в 2018-м, отличаются от тех, кто делал это в 90-е. Они стали более спокойными, вежливыми. Если раньше, по рассказам машиниста, могли нахамить, устроить пьяный дебош, держать двери в метро, то сейчас такие ситуации крайне редки.
Ворку тоже изменился. Его, несмотря на цвет кожи, легко принять за своего. Появились русские привычки, пристрастия, даже дача, на которую он ездит позагорать раз в неделю.
«Дача у меня есть. Загораю там. Люди так удивляются, что я вообще загораю. Приедешь на отдых на море. Лежу на пляже: все белые вокруг, я один черный. Все спрашивают: «Зачем тебе?!» Как же, говорю, надо же поддерживать. Витамины. На даче работаю и загораю тоже. Ничего там, правда, не сажаем. Не любим. Мы по фруктам: яблони, абрикосы», — рассказывает Ворку.
Пищевые предпочтения тоже изменились. Многие блюда, которые вызвали у молодого африканца удивление, спустя столько лет — обыденность.
Например, борщ. В Эфиопии супов нет, а основа для всех блюд — это простая лепешка из тефа (эфиопского злака), инжера, которая бывает двух видов: обычная белая и красная — с добавлением микроэлементов железа. К этой лепешке готовят уже само блюдо: мясо, рыбу или курицу.
Потому, когда впервые Ворку увидел красное варево с огромными кусками мяса, он даже не сразу понял, что это такое. Или селедка под шубой. Рыба в Эфиопии двух видов: жареная и вареная. Соленой нет, тем более — под шубой.
«Салаты, например, из помидоров, огурцов с перцем — это понятно. У нас тоже там такое есть. А у вас этот… оливье! Что это вообще такое?! Сколько там всего! Бадья такая огромная! Смотреть страшно было. Ну а сейчас нормально, привык, все нравится. Русского застолья нигде в мире больше нет. Поэтому, когда в отпуск в Эфиопию приезжаю, недели через три начинаю думать, что пора домой», — вспоминает Ворку.
Для своих гостей африканец сам часто готовит. По-своему, по-эфиопски. Продукты вроде те же: картошка, мясо, курица — а вот порядок приготовления и хитрые смеси специй превращают блюдо из обычного в эфиопское. Один лук, оказывается, можно обжаривать до 40 минут, чтобы вкус мяса раскрылся лучше.
«Для дорогого гостя курица готовится. Делят ее на 12 частей. Это традиция в Эфиопии. Это как бы 12 апостолов чтобы накормить. Основная часть, где больше мяса, достается хозяину, остальное — гостям. В курином бульоне отваривают 12 яиц. Но если гостей меньше пришло, то все равно 12 яиц и 12 частей курицы готовится. Традиция, в общем», — увлеченно рассказывает африканец.
Помимо кулинарных увлечений и прочих бытовых хлопот, машинист до сих пор не прекращает учиться. Если видит какие-то интересные для себя курсы — записывается и ходит в свободное от работы время. Готовит себя к жизни на пенсии. В последнее время увлекся трейдингом. В день торгам на бирже уделяет около трех часов. Присматривается к криптовалютной торговле, но пока остается верен традиционным финансовым инструментам.
«Я, считаю, сделал правильный выбор, что тут остался. Даже более правильный, чем те, кто уехал в 90-е в США. Мы с друзьями переписываемся, которые там живут. Кто-то таксист, еще кто-то. Никто так особенно в жизни не преуспел. А у меня уважаемая профессия. Хотя я не стал пока начальником метрополитена, но все равно в метро лучшей работы нет. Может, они там за океаном денег чуть-чуть побольше зарабатывают, но столько это стоит крови, чтобы их заработать… Так что я не жалею», — заключает Ворку.