Как может выглядеть мир под предводительством Китая?
Администрация Трампа может ускорить «истернизацию» (easternization), утверждает Гидеон Рахман.
На следующей неделе китайский президент Си Цзиньпин отправится в Соединённые Штаты, чтобы впервые встретиться с Дональдом Трампом. Но, по словам Гидеона Рахмана, главного международного обозревателя Financial Times, мировое влияние движется в противоположном направлении. Рахман – далеко не первый аналитик, утверждающий, что Китай и другие азиатские страны находятся на подъёме, а Западный мир катится вниз, и также не первый, кто цитирует статистические данные о росте экономики Китая и беспрецедентной производственной мощности. Тем не менее он пытается объяснить некоторые из самых знаковых мировых событий — от скатывания Ближнего Востока в анархию и восхождения популистских политиков на Западе к возникновению ностальгии как политической силы — через его теорию «истернизации» международных отношений.
«В двадцать первом веке, — пишет Рахман в своей недавней книге о данной концепции, — соперничество между странами Азиатско-Тихоокеанского региона будет формировать глобальную политику, подобно тому как борьба между европейскими странами формирует мировые дела на протяжении более пятисот лет, начиная с 1500 года».
Как Дональд Трамп мог изменить мир
Трамп, по сути, давно является противником истернизации, хотя и использует другие выражения. Предприниматель впервые выразил некоторые из основных тем своей кампании в 2016 году – о том, что глупые соглашения о свободной торговле и жадные союзники истощали величие Соединённых Штатов — в конце 1980-х годов, когда японская экономика переживала бум и, как отмечал бывший чиновник администрации Буша Питер Фивер, «Шутка заключалась в том, что холодная война закончилась, и Япония выиграла». Сегодня Трамп утверждает, что Китай выигрывает, и что поражение Америки надо остановить.
В преддверии саммита Дональд Трамп-Си Цзиньпин в Палм-Бич я побеседовал с Рахманом о том, как он понимает Трампизм, как администрация Трампа может ускорить истернизацию и как может выглядеть мир, в котором доминирует Китай. Ниже приводится отредактированная и сжатая расшифровка стенограммы нашего разговора.
Ури Фридман: Вы пишете, что рассматриваете обещание Дональда Трампа «Сделать Америку снова великой» как обещание повернуть вспять процесс истернизации. Что вы подразумеваете под «истернизацией» и почему вы рассматриваете повестку Трампа в этом контексте?
Гедеон Рахман: под истернизацией я понимаю переход экономической власти в Азию и вместе с этим переход политической власти на Восток. И я думаю, что Трамп и многие американцы, которые голосовали за него, а может быть, и некоторые из тех, кто этого не сделал, не в восторге от этого процесса. Безусловно, Трамп ни в коем случае не считает естественным или неизбежным тренд на то, что позиция Америки как доминирующей экономической и политической силы будет разрушаться. У лозунга «Сделаем Америку Снова Великой» был определённо ретроспективный ностальгический элемент – «снова» значит «назад», в период, когда Америка была доминирующей державой, доминирующей экономикой, когда мир уважал американскую власть. Вероятно, пик этого был в 1950-х годах.
Иногда Трамп прямо связывает это с подъёмом Азии, когда он говорит, что Китай «изнасиловал» Соединённые Штаты. [Стратег Белого дома] Стив Бэннон, признанный идеологом повестки Трампа, дал интересное интервью сразу после выборов, в котором отверг идею о том, что глобализация или, как он это называет, глобализм — это хорошо. Он сказал, что главное, что [глобалисты] сделали — это создание среднего класса в Азии и уничтожение среднего класса в Америке. Если вы возьмёте это как свою интеллектуальную отправную точку, то это приведёт вас к [торговому] протекционизму, с которым флиртует Трамп. Он не поддерживает взгляды Билла Клинтона и Джорджа Буша на рост Китая, который, по их мнению, хоть и несёт в себе некоторые вызовы, в целом является позитивным моментом, создаёт экономические возможности для Америки, и уменьшит конфликтность в мире. Трампизм, поскольку это последовательная идеология, во многом основывается на предпосылке, что американцы совершили большую ошибку, способствуя экономическому подъёму Азии.
Фридман: Считаете ли вы, что по мере того как власть переходит на Восток, ностальгия становится политической силой в западном мире?
Рахман: Да. Если я посмотрю на свою собственную страну, Британию, то аргументом [в пользу голосования Британии за выход из Европейского Союза], была очень сильная ностальгия по ощущению, которое метко выразил один парень: «многие из сторонников «Брексит» думают, что мы были великой страной, а теперь мы всего лишь член клуба 28 стран. У Люксембурга есть вето, и мы не согласны с этим. Мы хотим вернуться к тому, как было раньше». И Британия, я думаю, встала на довольно рискованный путь, пытаясь это сделать. Если вы посмотрите на Россию — это не столько Запад в общепринятом смысле, сколько именно классическая Европа — [российский президент Владимир] Путин мог бы также сделать своим лозунгом «Сделаем Россию снова великой». Что такое «Марин Ле Пен» во Франции? Это «Сделаем Францию снова великой». Она, как Трамп, видит глобализм как силу, которая разрушает нацию.
Но я думаю, что для Америки это сложно осознать, хотя и очевидно для большинства людей в Великобритании и Франции, что как бы им не хотелось — мы не вернёмся в период, когда они были доминирующими глобальными державами. Я думаю, что многие элементы политики Обамы можно интерпретировать как попытку скорейшего приспособления Америки к этой новой реальности способами, которые как можно менее разрушительны для Соединённых Штатов и всего остального мира. Но даже в его собственном сознании идёт борьба; В Азиатско-Тихоокеанском регионе [администрация Обамы] была не согласна с тем, что Китай станет доминирующей державой.
Фридман: Вы говорите, что воспринимаете такие события, как Сирийская война, как симптом истернизации. Это как?
Рахман: На Ближнем Востоке с конца Первой мировой войны доминировали западные державы. [Сначала] французы и англичане. Затем, после Второй мировой войны, соперничество времён холодной войны: у России есть элементы влияния на Ближнем Востоке, но Америка является доминирующей державой, конечно, после того, как русских вышвырнули из Египта. Есть вспышки — иранская революция и т. д. Но в первой половине 2000-х годов все ключевые державы имеют отношения с Америкой: Турция, Израиль, Саудовская Аравия, Египет. Из-за того, что произошло в последние годы [с арабской весной и войной в Ираке], у вас возникает ощущение, что Америка больше не контролирует события на Ближнем Востоке. Европейцы, хотя и прилагают слабые усилия для вмешательства в Ливии, затем уходят и оставляют вакуум. И тогда приходят русские [в Сирию]. В более общем плане у вас просто есть ситуация анархии, с большими китайскими экономическими интересами, но китайцы не заинтересованы в том, чтобы играть политическую роль.
Другой пример — Турция. После распада Османской империи появился Ататюрк и выбрал курс на Запад: мы будем одеваться как европейцы, поменяем алфавит, чтобы выглядеть как европейцы, создадим светское государство. При [нынешнем турецком президенте Реджеп Тайип] Эрдогане вы видите, как турецкий лидер говорит: «Мы во многом отвергаем Запад. Мы хотим вновь открыть наши исламские корни. Мы хотим вспомнить свои Оттоманские истоки. И мы думаем, что вы, что вы [западники] — больное общество, и что вы больше не наша модель.
Даже в Израиле [политические лидеры] очень много смотрят на экономические возможности Индии и Китая, отчасти потому, что [чувствуют], что индийцы и китайцы являются прагматиками, которые [не будут] оказывать на них давление из-за прав человека или ситуации на западном берегу реки Иордан. Помощник [Нетаниягу, премьер-министра Израиля Беньямин] сказал мне: «Мы провели отличную встречу с китайцами. Двенадцать часов, и вы знаете, сколько они потратили на тему Палестины?» Я сказал «нет». Он ответил: «Двадцать секунд. Им это не интересно. Их интересует деловое сотрудничество с нами, и это нас устраивает».
Многие из тех стран, которые инстинктивно ориентировались на Америку, начнут больше склоняться к Пекину.
Фридман: в большей части своей книги про востоковедение вы делаете упор на то, как она воспринимается в разных частях мира. Там меньше деталей о том, как восточный мир может на самом деле выглядеть. Можете ли вы описать это?
Рахман: [Тенденция], в которой я абсолютно уверен, — это растущая экономическая мощь Азии. Большая часть мирового производства уйдёт туда. Большая часть мировой торговли уйдёт туда. Китай, по крайней мере 30 лет, будет легко самой важной экономической державой в Азии.
Многие страны, которые инстинктивно ориентировались на Америку, как в качестве своего рынка, так и в качестве своего руководства, начнут больше склоняться к Пекину. Вещь, которая вызывает окончательный разрыв [в союзах], — это война. Мировой порядок, в котором мы живём, был сформирован в 1945 году [после Второй мировой войны] а затем переформатирован после 1989 года, когда закончилась холодная война. Но при отсутствии такого драматического события, как война или падение Берлинской стены, вы можете наблюдать более медленный дрейф, когда через 20 лет вы окажетесь в другом месте, но событие, которое к этому привело, будет не так очевидно.
У вас будут такие страны, как Южная Корея, Япония, в целом, вся Юго-Восточная Азия, которые больше будут переживать из-за посылов из Пекина а не из Вашингтона, потому что именно там решаются экономические вопросы. Это может простираться вплоть до Европы, где Китай сейчас является крупнейшим торговым партнёром Германии. И поэтому, если вы немецкий лидер, у вас есть Дональд Трамп, который становится все более враждебным по отношению к Германии, есть быстро развивающиеся торговые отношения с Китаем — может быть, Германия, которая на протяжении всей моей жизни была сосредоточена на НАТО [и] ЕС, начнёт думать: «НАТО продолжает существовать лишь формально, наши отношения с Пекином могут быть более важными, чем наши отношения с Вашингтоном через 10, 15 лет».
Ещё одна страна, которая сейчас плотно вращается на западной орбите, но находится под огромным давлением, — Австралия, куда, как мы знаем, приезжал премьер-министр Китая и прямо сказал: «Мы не хотим, чтобы вы, австралийцы, вступали в противоречие с Китаем, как вы это делали во время холодной войны. Оставайтесь нейтральными. «Это замечательно. Австралийцы воевали в союзе с американцами во Второй мировой войне, [сражались] вместе с ними во Вьетнаме, [Австралия] — часть соглашения о разделе разведки «Пять глаз» [с Соединенными Штатами]. Но в подавляющем большинстве экономические интересы Австралии сейчас в Китае. Теперь австралийцы также очень обеспокоены австралийской собственностью и компаниями, которые скупает Китай. В долгосрочной перспективе им придётся адаптироваться, потому что американский рынок гораздо менее важен, чем китайский, и то, что есть сомнения в том, что Америка останется (доминирующей силой – ред.) в Тихом океане. Австралия — своего рода определение страны без проблем, действительно находится на переднем крае этих вопросов о том, как мы приспосабливаемся к этому новому миру.
Фридман: Считаете ли вы, что структура свободной торговли изменится, если Китай станет доминировать?
Рахман: Многое зависит от того, что сделает Трамп. Уничтожит ли он ВТО? Откажется ли от этой организации, если не получит того, чего хочет? В этом случае, я думаю, мы можем начать двигаться к гораздо более разнообразной мировой торговой системе, где глобальные правила начинают разрушаться, и вы пытаетесь заключить сделки с отдельными рынками – как британцы пытаются заключить сделку с Америкой. Но я думаю, что это также заставляет Китай экономически экспансировать достаточно энергично: они поступили подобным образом после того, как Трамп вывел Америку из [Транс-Тихоокеанского партнерства], чтобы создать зону свободной торговли, ориентированную на Китай.
После избрания Трампа был знаменитый момент, когда Си Цзиньпин выступал в Давосе. Я был в аудитории. Условный посыл, который тогда прозвучал: «Теперь Китай защищает глобальный порядок, против которого развернулась Америка». Но это не удивительно, потому что Китай является крупнейшим в мире производителем. Это крупнейший в мире экспортёр. Конечно, он будет защищать существующую систему. Я помню, как потом беседовал с чиновником из ЕС, и он сказал: «Когда Британия была доминирующей экономикой, она была сторонником свободной торговли. Когда Америка была доминирующей экономикой, она была сторонником свободной торговли. Сейчас Китай выступает в роли пропагандиста свободной торговли, и вы можете услышать, как вертятся колеса истории».
Фридман: Я видел в отчётах представителей американской разведки, недавний документ Брукингса: видение будущего [мира], в котором больше доминируют Китай и Россия, что является миром «сфер влияния» [великих держав]: Китай контролирует своё соседство, Россия контролирует своё, США больше влияют на регионы рядом. Как вы думаете, это вероятный результат этого процесса истернизации?
Рахман: Думаю, это очень правдоподобный вариант. Это, безусловно, то, чего хотят русские, и это то, чего хотят китайцы. Вопрос был, до сих пор в том, готовы ли американцы к подобному развитию событий? Обама и [бывший госсекретарь США Джон] Керри сильно возражали против этого. Стоял вопрос, готовы ли они реально действовать. Вопрос, который стоит перед Трампом, несколько отличается: некоторые вещи, которые он говорил, подразумевали, что он мог бы согласиться с концепцией «сфер влияния» при условии, что Россия и Китай будут уважать американские коммерческие интересы и политическую свободу в своих регионах. Но смог ли Трамп убедить американский истеблишмент, или «глубокое государство», как мы теперь его называем, согласиться с этим — большой вопрос. Рудиментарные союзы затянут его в любом случае — японцы, конечно, не приняли бы такое решение, поляки не приняли бы, а Америка имеет договорные обязательства перед этими странами.
Один австралийский учёный, которого я цитирую в книге, Хью Уайт, утверждает, что в долгосрочной перспективе перемещение [сфер влияния] в Азию неизбежно, в противном случае США и Китай получат Войну. В конце я отверг [этот аргумент], потому что я думаю, что это слишком фаталистично и слишком детерминировано. Китай не является стабильным государством. Я не думаю, что кто-то сделал бы ставку на коммунистическую партию, которая все ещё будет у власти через 50 лет. Похоже, что Запад ошибся. Никто не предвидел, что произошло в 1989 году [с падением Берлинской стены], и никто не может действительно знать, как все будет политически дальше.
Фридман: Подводя итог: если процесс истернизации будет продолжаться, и мы посмотрим на перспективу десятилетия или двух, потенциально можно увидеть, что некоторые традиционные американские альянсы постепенно будут смещатся в сторону Китая и от США. Свободная торговля все ещё будет существовать, но центр силы окажется в Китае а не в США. Международные институты [такие как ВТО и ООН], которые мы знали десятилетиями, все ещё будут существовать. И Китай может иметь больше влияния в своём регионе, а может и не иметь. Это справедливое резюме?
Рахман: я бы уточнил два последних пункта. Международные учреждения, вероятно, все ещё будут существовать, в том смысле, что их официально не будут отменять, но они могут иметь меньше значения — будь то НАТО, ВТО или даже ООН. И рядом с ними будут созданы некоторые параллельные структуры, такие как [Китайский Азиатский инвестиционный банк инфраструктуры, альтернатива Всемирному банку], которые будут иметь больше влияния, чем некоторые из более старых.
И второе: я немного меньше беспокоюсь о китайской мощи, чем это резюме предлагает. Я думаю, что существует вероятность того, что мы увидим гораздо более мощный Китай через 30 лет, но мы не знаем, что произойдёт в этой стране в плане политики.
Фридман: Основываясь на своих наблюдениях, как вы считаете, ускоряется ли истернизация при Трампе?
Рахман: Да. И я думаю, что это полная противоположность тому, что он намеревается добиться. Но это парадоксальный результат. Союзники не знают, могут ли они ему доверять. Некоторые союзники, такие как Япония, у которых нет абсолютно никакой альтернативы Америке, бросились к нему в обьятия. Как и британцы. Но другие страны — европейцы, австралийцы — начинают думать: «Хорошо, мы должны начать хеджировать наши риски».
Во-вторых, в той мере, в какой изоляционистские, протекционистские тенденции при Трампе выходят на первый план, появляется добровольная сдача позиции со стороны США, и это оставляет вакуум для Китая. Ярким тому примером является упразднение Транс-Тихоокеанского партнёрства.
Фридман: Значит, вы не согласны с аргументом о том, что [Трамп] сокращает американское присутствие [в мире] именно для того, чтобы сделать Америку более мощной, чтобы она могла обратить вспять этот процесс истернизации?
Рахман: Не согласен. Если он сосредоточился на основной группе избирателей Трампа — парней, у которых когда-то было благополучие среднего класса, а теперь больше нет – то тут экономическая политика нового президента может дать этому временный импульс. Но даже в этой сфере я довольно скептичен, потому что считаю, что протекционизм не всегда хорошо работает в долгосрочной перспективе. И я думаю, что американские рабочие не получат работу, даже если корпорации откажутся от китайцев. Скорее, она достанется роботам. Поэтому я не уверен, что он может полностью обратить вспять, даже в этой весьма ограниченной сфере, процесс истернизации.
Оригинал: The Atlantic
Автор: Ури Фридман.