Айвазовский и его жена

Блогер radulova (по кличке «инфузория-фуфелька») написала, какой сволочью был русский художник армянского происхождения Иван Айвазовский. Оказывается, знаменитый художник и меценат, сделавший для города Феодосии столь много, как никто другой, постоянно избивал свою жену, едва ли не с того времени, как 19-летняя гувернантка, дочь шотландского врача Юлия Гревс стала его женой. Хотя она сумела родить ему 4-х дочерей.

Дело дошло до того, что она написала письмо Александру II, в котором описала, как знаменитый художник её мучил и избивал. Неизвестно, читал ли император письмо, но 3-е отделение отреагировало.

Собственно, вот текст этого письма императору:

Молодой, не знающей жизнь и людей, я вышла замуж за художника Ивана Константиновича Айвазовского, с которым была знакома весьма короткое время. Ревнивый и властолюбивый его характер приучил меня к покорности и боязни мужа. Вскоре он повез меня в Феодосию, где я была принуждена жить в продолжение двенадцати лет в кругу многочисленного его семейства, пропитанного воспитанием и нравами восточными — во всем противоположными полученному мной воспитанию, и я подпала под совершенную от них зависимость, под влиянием всех возможных с их стороны интриг с целью поселить раздор между мужем и мной и удалить его от меня и детей для своекорыстных целей.

Характер моего мужа и прикрытая лишь только наружным лоском, из опасения света, необузданная его натура, все более и более проявлялись в самом грубом и произвольном со мной обращении. Дурное на него влияние его семьи еще значительно усилилось по приезде из-за границы его брата отца Гавриила, воспитанника иезуитов.

Несправедливости и жестокость моего мужа ко мне, грубость и запальчивость внушили как мне, так и детям нашим, непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги.

Постоянные эти волнения и душевные огорчения, невыносимые нравственные страдания и угнетения мало-помалу подточили мое здоровье и наконец вызвали, при других еще причинах, тяжкую болезнь, которая продолжалась три года, и последствия которой до настоящего времени кажутся неизлечимыми.

Болезнь моя, не вызывая сострадания, лишь только усилила озлобление и необузданность моего мужа до варварства, и я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всем теле и даже на лице.

Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чем может свидетельствовать вправивший ее пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев, посетивший меня вслед затем.

С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину, с бритвой, я успела с силой, которую дает иногда отчаянье, вырвать ее из его рук и выбросить в открытое окно.

В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всем моему мужу.

О болезни моей и о перенесенных мной от мужа многократно побоев и насилий может свидетельствовать доктор Эргардт, нередко, как домашний врач, бывший тому свидетелем, а также и домашняя прислуга…

Вот та жизнь, которую я терпела двадцать два года, терпела, потому что единственным освобождением мне представлялась смерть, а также опасаясь осуществления угроз моего мужа, что он меня отправит к моим родным, а оставит у себя моих детей, единственное моё утешение, мою радость, мою жизнь.

Физические и нравственные страдания окончательно отняли у меня всякую силу воли, всякую самостоятельность, и от страха я покорялась горькой и, как мне казалось, неизбежной моей судьбе!

Три года тому назад, по счастливому стечению обстоятельства, нам удалось приехать в Одессу на зиму и, хотя муж мой чувствовал и понимал, что местные условия налагали на него узду общественного мнения, которой он не знал в Феодосии в кругу своих родных и других притворствующих ему лицах, — я тем не менее и тут должна была переносить его буйства, которые должны быть памятны прислуге гостиницы «Франции», в которой мы жили, и носить на лице следы его грубых оскорблений.

С тех пор мне удалось оставаться в Одессе, так как продолжающееся до сего времени болезненное моё состояние лишило меня возможности предпринять путешествие, и муж мой возвратился без нас в Феодосию.

Тут впервые мы вкусили блаженство спокойной богоугодной семейной жизни, нарушаемой лишь только кратковременными приездами и переполненными угрозами и упреками письмами моего мужа; но тут и я стала сознавать свои человеческие права угнетёнными рабством, и все свои священные обязанности относительно моих детей, их счастья и нравственного спокойства, — я узнала свои права как мать

Ввиду всего этого, по здравому обсуждению, поддерживаемая убеждениями моих взрослых детей, и их уверений, что они готовы даже своим трудом снискивать себе пропитание, чтобы спасти меня от тяжких мучений и истязаний, которым они были постоянными свидетелями, и уповая на помощь Всевышнего, я наконец решилась остаться в Одессе и не отправить в Феодосию, по требованию мужа, моих детей, для окончательного расстройства их здоровья.

Убежденная по совести, перед Богом, что я свято исполнила свой супружеский долг, что я переносила от мужа сверх своих сил, и не желая срамить отца моих детей судебным преследованием и обнаружением сокровенных семейных тайн — я припадаю к стопам Вашего Величества, моля о справедливости и ограждении моего материнского достоинства, моих человеческих прав, дарованных щедротами Вашими каждой вышедшей из крепостной зависимости крестьянке. Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола! Вашего императорского величества верноподданная Юлия Яковлева Айвазовская, рожденная Гревс.

Что же из всего этого следует? Следует пить. Напишу банальности:

1) Кавказцы умеют красиво ухаживать, но после замужества могут приковать к батарее и требуют от жены подчинения. Дама, видимо, к этому была не готова и ожидала, что жизнь художника — это не каждодневный труд, а салоны, поездки, встречи со знаменитостями.

2) Для кавказца жена, которая не дала ему сына, его опозорила на века, прекратив его род. Этого уже достаточно, чтобы её возненавидеть.

3) Все кавказцы эмоциональны и могут прибегнуть к насилию. Т.е. сильно схватить за руку, толкнуть, даже ударить. Но не без причины. При этом из подтверждённых данных не видно, что Айвазовский регулярно избивал свою жену. Тем более по лицу. Мужчина если с размаху ударит женщину, её искалечит на всю жизнь. А на семейных фото Айвазовских видно хмурую здоровую бабу, которая не считает нужным даже улыбнуться в кадр. Но показаниями врача подтверждаются лишь синяки на руках и теле. Причём, доктором, к которому Айвазовский свою жену ревновал. И возможно небезосновательно, о чём пишут его биографы.

4) В письме жены вообще не понятны причины такого поведения мужа. А они несомненно были. При этом своих детей он не бил. А жену лупил. Почему?

Какой вывод? Здесь представлена лишь одна сторона. По ней судить о сути дела нельзя. Может, Айвазовский был монстром — а может, его жена была мегерой, которая его пилила и ему изменяла. Семейная жизнь — она такая, на идиллию часто совсем не похожа.

А вы как думаете?